Лев ГУНИН

КАК СТАТЬ ВЕЛИКИМ РУССКИМ ПИСАТЕЛЕМ

 

квази-юмористическая пародия

                                                                                             (продолжение)

                                                                                           Главы 70-104

 

 

               - 70 -

 

 

"Нулевая" тоска распространялась по комнате словно отдельно от её обитателя. Если за окном щёки прохожих пощипывал легкий морозец, в прохладном воздухе спальни эмоциональная температура замерла между холодом и теплом. Трудно представить себе не полярный (в отличие от нашего, полярного) мир, вернее, совсем невозможно. Одно несомненно: от неполярности исходит такая грозная энергия, противопоставленная, враждебная всему человеческому, живому, что её эманация перехлестывает пределы нашего воображения. Это в христианстве высшие силы разделились на силы добра и зла, бога и чёрта, а в предшествующем "монотеизме" такого чёткого разделения нет. И даже само обращение к богу там нередко представлено во множественном числе (6 звуков), ибо такого человеческого качества, как персональность, его сущность, в русском языке записываемая четырьмя буквами, не имеет. Наполненное, занятое этой религией, сознание её носителей должно неизбежно раздвоиться, в одной своей "половинке" оставляя людское начало (по иному не будет), а в другой проращивая зерно неполярности. Из этого зерна либо медленно, но неуклонно развивается монстр, убивающий всё человеческое, либо он не приживается, и его хост, хозяин, отдаляется от религии, от "избранного народа". Не удивительно, что монстр неполярности заставляет тех, в чьих душах он растет, отделяться от всего остального народонаселения, и невероятно замысловатыми, коварными, изощренными способами провоцировать войны и конфликты, вплоть до самоуничтожения всего рода приматов. Тело племени, отделившегося от всех остальных, совокупность всех его индивидуумов, становится отдельной, саморегулирующейся структурой, живым организмом, паразитирующим на самой общности, и, через неё, на всех нас.

 

Размышляя таким образом, Розен скис. Ведь он тысячи раз давал себе слово не быть анти.... Собственно говоря, анти-кем? Гумилёв учил, что этносы различаются между собой не языком, не религией, не культурой, но стереотипом поведения. Значит, в таком ходе мысли нет и тени расизма. Поведение может быть патологическим, вплоть до поведения бешеной собаки. В этот момент позвонил Петрович и напросился в гости. Значит, что-то нашел.

 

В полную меру проснувшись, Розен перезвонил старшему другу.

 

  - Не станешь возражать, если я за тобой заеду?

  - Хозяин - барин.

 

Через полтора часа Розен с Наташей позвонили в дверь. Из квартиры вышли втроём. Вялый и редкий снежок лениво сыпался сверху. Увидев машину, Петрович заметно вздрогнул.

 

  - Не нравится? - поинтересовался Розен.

  - А я-то думал... -

  - .... что я и не бизнесмен вовсе?

  - ...

  - Так, значит, нравится? - подытожил Розен уже в машине.

 

Успокоенный мягким ходом шикарного автомобиля, Петрович рассматривал кожаные сидения, обшивку салона, очень дорогой приемник и плеер ДВД. За каких-то сорок минут они уже катили по пригородному шоссе. Петрович ни о чём не спрашивал, похлопывая ладонями по коленям в такт музыке. Подрулили к загородному дому.

 

  - Тут кто живет?

  - Я.

  - Круто. Такие дома стоят больше миллиона.

  - А я и есть миллионер. На самом деле, дом этот я записал на одного довольно близкого друга.

  - Разве в денежных делах бывают друзья? К примеру, записал ты такой дом на моё имя, а я, допустим, через месяц заявил, что тебя знать не знаю, и что тогда?

  - Да это только по-твоему мы такие все аморальные и бесчестные, и бесчеловечные, а в жизни, не в книгах, среди денежных мешков попадаются вполне нормальные люди, морально состоятельные. Жизнь, Петрович, это одно большое исключение. И мой приятель эту домину не продаст, чтоб денежки присвоить, отнюдь не из-за страха перед киллерами.

 

Петрович притих, очевидно, слегка потрясённый архитектурой, размерами дома и образцовым его состоянием. Во всём чувствовалось богатство и роскошь. Раздевшись в прихожей, все вместе поднялись по парадной лестнице в гостиную второго этажа, где высился стол из орехового дерева, как можно догадаться, не самый дешёвый. На нём моментально оказалась тонкая кружевная скатерть с врезками, а поверх - закуска и бутылка токайского. Закуска состояла из одних деликатесов, а посудой служила другая часть бабушкиного столового серебра и хрусталя, из фамильных сервизов.

 

  - Мне надо было привести тебя сюда, Петрович, потому что, во-первых, я занят чем-то вроде инспекции дома, перед предстоящей эвакуацией сюда из Питера, а во-вторых, хочу предложить тебе пожить здесь, по крайней мере, до приезда твоей супруги, а там - вам решать.

  - И сколько я должен платить за квартиру?

  - А разве ты не догадываешься, что твоё проживание здесь нужно для пользы дела, и все издержки я беру на себя. Оплата жилья в таком доме, Петрович, во много раз превышает месячный доход скромного питерского писателя.

  - Короче, тебе нужен сторож. Так бы и сказал.

  - Если бы мне понадобилась охрана, я бы нанял не тебя, ты уж извини. Если серьёзным людям понадобится что-то позаимствовать в моем жилище или нанести мне материальный ущерб, твое присутствие их не остановит, так что лучшая тактика при подобном повороте событий: делать ноги.

  - Ну, хорошо, сдаюсь. Нужно подумать. Как отсюда добираться в город?

  - Есть электричка, есть автобус. Не считая моей тачки. Устраивает? Давай, выкладывай, что там у тебя. А то мне не терпится узнать главное. Чует моё сердце, ты неспроста сегодня трезвонил ни свет - ни заря.

  - Последний вопрос. Выходит, продаешь свою квартиру на Фонтанке, и сюда?

  - Я мог бы тебе об этом не рассказывать, но скажу: если у тебя достаточно денег, то квартиру продавать не обязательно. Для внешних наблюдателей я там остаюсь, как и жил.

  - Но разве это возможно? Даже один раз уйти и придти не замеченным практически невозможно. Там же всё просматривается. А делать это неоднократно, фактически - каждый день... Нет, я тут чёй-т не понимаю.

  - О том, в чём соль, ты узнаешь очень скоро. Что новенького тебе удалось раскопать?              

  - Встречаются коды, в которых ключ к шифру - ударения.

  - К вопросу ударений: не стОит, если не стоИт, - вставил свои две копейки Розен, покосившись на Наташу. Как ни странно, Петрович заметно покраснел. -

  - Я абсолютно уверен, что перед нами многосмысловой код, и одновременно множественный, то есть, полифункциональный. Записка говорит о десятках, если не о сотнях разных истин, для каждой из которых придуман свой индивидуальный код, алгоритм. К одной из них, значит, предусмотрен ключик ударений, при этом из более длинных слов вычленяются ударные или примыкающие к ударным слоги, образующие самостоятельные слова. Вот посмотрите сами:

 

            animadi astasiddhi                                ------  mad sid

            nimpharum membra disjecta     ------  phar mem dis

            hypostasis hypostases              ------  post post stas stas 

 

Первое производное на английском языке означает "безумный Сид". Второе можно интерпретировать по-разному, к примеру, "фара тоже диск" (по-французски "мем" означает "тот же" или "тоже").  А "Стас" - это просто имя, повторённое дважды.

  - Кто такой этот ненормальный Сид? И кто такой Стас? - не замечая того, Наташа постукивала наманикюренными пальцами по столу.

  - И что означает "фара тоже диск"? 

  - Кажется, я знаю, кто такой Стас. Галатенко и я учились с ним вместе. Сейчас трудится официантом в "Торо", до работы приторговывая наркотой.

 

 

 

 

               - 72 -

 

 

Из первой и второй строки выяснили, что "им является некто Бра", если, конечно, логику прочтения уловили верно. Или "Брат", но Петрович забраковал эту версию. Уже дома, в Питере, бросая в рот засахаренные орешки в ожидании Одиуса, обратили внимание на "диастизис" в сочетании с "гипостазис", и на "сис" - "сес". Получалось что-то вроде диск-жокея, и "сессии", импровизационной сходки музыкантов.

 

У Розена всегда лежала на журнальном столике кипа занятных журналов, таких, как "Катя", "Лиза. Гороскоп", "Водяной", "Водевиль", "Аргументы и факты", "Вокруг света". Вероятно, ему недодали их в "годы застоя", когда пацаны горящими глазами пожирали заграничное журнальное чудо в глянцевой обложке: "Метрополитэн", "Форбс", "Пентхауз" или "Плейбой". Из розенских стихов прилагательное "гламурный", родившееся на почве этой "недоданности", перекочевало в обиходный слэнг, выродившись в декадентское "гламурно", но лишь затем, чтоб появиться на губах юных бездельников и бездельниц с воздетыми к небу глазами. Как и спутниковое телевидение, глянцевые обложки никогда не исчезали для него из категории "must have". На отечественные или иммигрантские журналы Розен подписался, а зарубежные ему доставляли из магазина "Пресса". Разломав шоколадку "Вдохновение", он запил её первоклассным польским соком, и пошел открывать Одиусу. Петрович в это время листал очередной выпуск "Times'а". Наташа, потрошившая "Вокруг света", неожиданно подала голос. "Я и не знала, что твой друг Стас пишет научно-фантастические статьи". "Где?" Все сразу же устремили глаза на журнальные странички, как будто увидели бомбу.

 

Речь шла о рукопашных восточных единоборствах, об их эзотерической сути, развивающей сверхчеловеческие способности. Розену всегда казалось, что смертный человек не способен обрести сверхчеловеческих качеств, не считая суррогата, который сродни ловкости иллюзиониста. Если и в самом деле нечто сверхъестественное тронуло своей печатью смертного человека, значит, оно проявление того феномена, который лежит за пределами его разума и тела. Явления, недоступные людям, таким образом проявляют себя. Кроме ссылок на литературу, представлялось нечто, выдаваемое за личный опыт автора, расширенный до свидетельств о виденных "чудесах". Описание их занимало добрых три страницы. Когда Розен дошел до четвертого примера, он почувствовал, как свело скулы. Речь шла о молодом человеке, атаковавшем его во дворах: он готов был поклясться. О старшекласснике, причастном (разве оставались сомнения?) к смерти несчастного поэта. Пришлось поделиться свежими воспоминаниями. Внимая рассказу, товарищи по несчастью с такой скоростью уплетали конфеты из нарядной коробки, что красавица графиня Чартоцка, изображённая на крышке, казалось, сдвинула брови к переносице.

 

  - Тебе не кажется, Розен, что с твоим жизненным опытом тебе пора заняться составлением руководств для богатых джентльменов; за приличные деньги, конечно. "Как обезглавить Вашего конкурента", "Как убить кредитора", или "Что сделать с трупом налогового инспектора?". Каково, а? Ни один коммерсант не устоит. Твои книги расхватывались бы на ура, принося больший доход, чем все твои бизнес-проекты. И при этом, учти, совершенно легально. Так что  т е б е  налогового инспектора убивать было бы ни к чему.

  - Тогда пришлось бы убить прокурора. Подобные сочинения квалифицировали бы, как подстрекательство к убийству.

  - Не-е, тезка. Не квалифицировали бы. Вчера - да. А сегодня... Когда культурные вроде бы страны разрешают наследникам "усыплять" своих престарелых родственников, в рекордные сроки добираясь до наследства, и называя это убийство красивым и загадочным словом "эутаназия", практическое руководство к устранению конкурентов и кредиторов выглядит вполне безобидной шуткой.

  - Фикус говорил, что фарс сначала позволяет элите обтяпывать свои дела, вовлекая в свои преступления всё более высокие круги, а, когда вся эта трагикомедия доходит до самого верха, материалом для воплощения кровавого спектакля становится она сама, из своих собственных рядов поставляя жертвы.
  - А не приходился ли покойный Фикус тебе родственником?
  - Не знаю. Мы с ним были неразлучны с детства.
  - И его мать никогда не была замужем?
  - Верно.
  - А твой отец? Он когда-нибудь был женат?

  - Мальчики, не надо о грустном.

  - Тогда давай о весёлом. Не сходить ли нам сегодня всей честной компашкой в ресторан "Торо", проведать моего незабвенного соученика.

  - Только не это. Ни в коем случае нельзя заваливаться туда всей гурьбой-шоблой.

  - Как ты сказал? С воблой?

  - ... пусть пойдет кто-то один, кого Стас не знает. Пока.

  - Да, но ведь - кроме меня - никто из нас не владеет восточными единоборствами.

  - Зато не только ты владеешь своими шариками-извилинами.

  - Угу, вспоминаю пословицы "смелость города берет" и "не силой побеждают, а умом".

  - А ты вспомни другую пословицу: "сила есть, ума не надо".

  - Постой, да ведь это идея. Помнишь, у Лао Цзы или у Кунг Фу, точка приложения силы к самому слабому месту гарантирует победу.

  - Тогда давай позвоним, и узнаем, когда ресторан закрывается.

  - Объясни, как ты узнал. Как, простого советского писателя, тебя угораздило мгновенно понять, о чём я?

  - А ты привыкай. Это тебе не бизнес-класс.

  - Ну ладно. Так-с... Ресторан "Торо" работает до часу.

  - Надеюсь, кассу брать не будем?

  - Да на хрена нам такие мелочи. Тут у нас ставки на целый мир. Со всеми его кассами.

  - Что ж, не кассу, так кассира.

  - А это верно. В жизни так вот всё устроено.

  - Скажи, тёзка, что там у тебя играет?

  - Это Галуппи, итальянский композитор эпохи барокко.

  - Шикарный звук. Я такого никогда не слышал.

  - Ещё бы, Оркестра Барокка Савария - это тебе не лишь бы что.

  - Я и композитора такого никогда не слышал.

  - А ты, возможно, многого не слышал. Альбиони, Диабелли, Боккерини, Арканжелло, Джон Хебдон, Жоскен Дюпре, Корелли, Орландо ди Лассо, Керубини, Беллини, Габриэли, Фрескобальди, Верочини, Персел, Люлли, Рамо, Куперен, Скарлатти, Дюфаи, Доницетти: много тебе говорят эти имена?

  - Скарлатти - знаю. Он оперы писал и до-классические сонаты.

  - Оперы писал, в основном, его отец.

  - Так их было два?

  - Доменико и Алесандро. Династия.

  - А перед этим, перед Галуппи, что там у тебя звучало?

  - Шуберт и Бетховен в исполнении квартета Сметаны.

  - Понятно. Значит, ты музыку барокко обожаешь.

  - Я много какую музыку обожаю. Вопрос в доступе. Большинство смертных не в состоянии услышать и четверть процента из моей доклассической коллекции, в силу малодоступности записей редких произведений.

  - Ты, значит, к простым смертным себя не относишь.

  - Подумай сам. В моей коллекции сотни гигабайтов музыки пре-барокко и барокко, практически всё, что когда-либо исполнялось. Даже записи с репетиций, записи редких исполнений, никогда не попадавшие на коммерческие виниловые или компакт-диски. Кто-то писал, пусть и с паршивым качеством, но это образцы совершенно уникальные. А встречаются и весьма сносные.

  - Ты их, если не секрет, хранишь в развернутом, или в сжатом эм-пе-3 формате?

  - Все в эм-пэ-три превосходного качества.

  - Я не об этом. Просто, если это было бы в формате wav, то надо ожидать десятки или сотни тысяч гигабайт. Невероятно. Сколько же тысяч часов музыки в твоей коллекции?

  - Не знаю, сотни тысяч, наверное. Или миллионы.

  - Но это же всё в течение человеческой жизни невозможно переслушать.

  - Опять же, вопрос доступа. Открывать с разных двд, а, тем более, сд, не с руки. Ты знаешь, какой у меня внешний жесткий диск, сделанный на заказ? Даже не буду называть. Его объём - за пределами воображения. Вызвать любое произведение: секундное дело. Прослушать хотя бы начало, чтобы иметь представление - проще простого.

  - Но, вероятно, подобное чудо под силу иметь любой крупной библиотеке. Или хотя бы крупнейшим. Пусть даже, по разным обстоятельствам (случайность - тоже фактор), им не удалось собрать столько, сколько тебе, хотя, с другой стороны, кто знает?

  - Вот тут проявляет себя феномен, мною названный копирайт-терроризмом.

  - А как же быть с твоими сантиментами к евреям? Ведь не станешь же отрицать, что агрессивность копирайтовских доктрин, её американская крыша, её военно-полицейские методы гарантий навязаны миру крупнейшими еврейскими монополиями.

  - А что, разве в мире нет более серьезных преступлений, чем копирайт-терроризм? Евреев можно обвинить в этом, а кого-то: в чём-то другом.

  - Не надо никого ни в чём обвинять. Эманация негативных факторов существует где-то отдельно, и люди становятся её носителями лишь благодаря кластерам вероятности.

  - Подал голос наш философ.

  - Нет, правда. Даже обходя детерминизм и фатализм...

  - Цель копирайт-терроризма: изъять из обращения всю нашу культуру. И тогда нашей цивилизации - конец.

  - И кому же так позарез надо с ней расправиться?

  - А вы не догадываетесь?

  - Опять конспирологическая теория.

  - А ты придумай другую.

  - Пжалста, - Наташа, старательно перемалывая жевательную резинку, подалась вперед. - Я среди вас единственная дама, и потому надеюсь, что, как джентльмены, вы мне простите. Другая теория - это четыре умалишенных в одной комнате, собравшиеся для конспирации, заговора, нарушения законов, овладения государственными секретами, совершения краж, взломов, и прочих антиобщественных поступков.

  - Значит, ты занимаешься отрицанием отрицания. Ай да умница!

  - Что мне ещё остается? Кстати, вы обратили внимание? - Мужчины насторожились, как гончие, поджав уши.

  - Что такое?

  - На часах недетское время. Ресторан, согласно графику работы, уже закрыт. Если мы сейчас же не выйдем наружу, нас грозит взять в плен воинство Морфея. - И она взглянула на Одиуса, клевавшего носом.

 

Тот густо покраснел и отвернулся. Наступила вязкая, тяжелая тишина. Казалось, в самом воздухе растворилась опасность, и невидимые фантастические птицы разрезали крыльями воздух.

 

Никому не хотелось никуда уходить. Квартира представлялась заранее осиротевшей, и, не жившие в ней Петрович и Одиус, почувствовали комок в горле, по аналогии ощутив сиротами себя самих. Они явственно представили, не сговариваясь, как отправляются на другую планету в странном космолете, и как, вернувшись сюда, не находят более ни своих домов, ни своих близких, ни города. Нечто подобное шевельнулось в душе Наташи и Розена.

 

  - Ребят, я равноправный член нашего коллектива, и готова разделять все опасности, - предупредила Наташа, перехватив украдкой брошенный на себя взгляд.

  - Никто не ставит под сомнение твоё равноправие. Но и ты не лишай нас, мужчин, права умирать за женщин. Ведь речь идёт, если следовать нашей навязчивой идее, не только о тебе лично.

  - Ага, Вы только и мечтаете о том, как бы спровадить меня домой.

  - Тогда оставайся тут. Будешь нашим полевым командиром.

  - Знаете, ребята, в хате моего муженька мне сегодня как-то не по себе. Даже, честно, как-то боязно оставаться. Нет, правда. Разве вы тут ничего не чувствуете? Ну, поднимите руки, кто чувствует. Так... Все трое дружно откликнулись на "хандс ин хох". А, может, правда, лучше сделать лапки кверху, и сдаться на милость кому угодно. Нет? Понимаю, вы хотите оставить меня тут за сторожа. Хороши же джентльмены! Вместе с моим муженьком.

  - Ты разрешишь мне вступиться за тезку? На то, что тебя хотят спровадить домой, я разразился альтернативным вариантом. Логично? А кто ж пойдет против логики?

  - Ну, давай, пинай женскую логику. Нашу алогичность. Замешанную на интуиции.

  - Нет, правда, Наташа, или ты остаешься здесь, или отправляешься домой, или идёшь с нами. Или хочешь, чтобы за тебя решили. Так, может, стоит бросить жребий?

  - Не стоит, Одиус. Я остаюсь здесь. Библиотека и фонотека Розена к моим услугам.

  - Ты забыла добавить фильмотеку.

  - Да-да, вам только и хочется представить, как я захлопываю за вами дверь, а сама бросаюсь смотреть эротические фильмы.

  - И что, Розен, много у тебя таких?

  - В меру.

  - В меру, это, надо понимать, по понятиям одержимого коллекционера, гигабайт на тысячу? Или на сто миллионов? А детская порнография у тебя есть?

  - Ну все, пошли. А то ненароком соловьи запоют. С жаворонками вместе. Обещаю после успешно проведенной операции наградить каждого порнушкой самого высокого класса. Кроме детского порно. Ненавижу тех, кто этим занимается.

  - А голографических лент у тебя нету?

  - Может быть, ты знаешь, у кого они есть?

  - Пока, мальчики. Жду вас здоровыми и невредимыми. И желаю не нарушать слишком много статей уголовного кодекса. Лучше купить за границей Порш, чем тратиться на знакомого прокурора.

 

  - А как же быть с наблюдением всевидящих и всеслышащих, ведь они наверняка знают, куда мы идём. На что же нам надеяться? - задал вопрос Одиус уже на выходе.

  - Ты имеешь в виду их? - Розен покосился на автомобиль с потушенными фарами, не обсыпанный мелким колючим снегом, как другие.

  - Ну, и плюс, эта проблема.

  - Человеки тысячи лет живут под присмотром всевидящего и всеслышащего бога, и, тем ни менее, никто их так прямо за руку не хватает. Ни убийцу, ни изверга, развязывающего войну, ни другого, сжигающего миллионы жертв в чудовищных печах, ни третьего, сбрасывающего на большие города со спящими в них обывателями атомные бомбы.

 

Тем временем, машина с потушенными фарами внезапно их зажгла, и медленно покатила вслед за троицей, явно не спеша обогнать. Отражения от далекого сфетофора загорались в её тёмных стеклах, как диковинные цветы, будто подавая тайные знаки. Жёсткая поземка по-прежнему вилась вокруг, надоедливая, как комариный рой на лесной полянке.

 

  - Вернёмся? - неуверенно предположил Одиус.

  - Отставить! - скомандовал Розен.

  - Но ведь у нас нет никаких шансов, - возразил Петрович. - Они сейчас по мобильнику вызывают подмогу, или, если средств у них больше, чем кажется, поблизости уже кружат ещё 2-3 машины.

  - Наша задача: исчезнуть из их поля видимости. Ведь машина не везде проедет.

  - А кто тебе сказал, что у них для этой оказии не припасена парочка мотоциклов? И потом: ты, что, думаешь, эти ребята не умеют бегать? Не знаю, как вы, молодые люди, а я в свои годы уже ни на какие дистанции рвать не собираюсь.

  - Допустим, и мотоцикл не везде пройдет. И, чтобы ускользнуть, не обязательно быстро бегать или даже ходить. Для начала проверим, так ли хорошо, как мы, они знают свой город.

  - Готов держать пари, не хуже нас.

  - Не спорю, но ведь любопытно же проверять.

  - И как ты собираешься это делать?

  - Слушайте внимательно. За ближайшим углом - щит-дверца, ведущая в склад. Я скрытно наблюдал однажды, как хозяева открывали её: там есть защёлка с секретом. Если нам повезёт, я открою её, и наша задача: как можно быстрее юркнуть туда. Попробую намертво заблокировать её изнутри. Они, возможно, подергают, и потом, если хорошо обучены, бросятся во двор, искать выход. Другие могут обложить дом с торцов. Надеюсь, что лаз, откуда мы попадём в склад, будет оставлен без присмотра. Подождём какое-то время, и обратно, через дорогу, под прикрытие тени, в узкий проход, куда не протиснется всякий мотоцикл. Там у меня припасено другое средство.

  - Что-то уж слишком сложное. Какие-то детские игры.

  - Но ведь от нас не ожидают детской психологии, верно? Мы ж взрослые мужики, сурьёзные, значит, от нас ожидается что-то другое. Если ты видишь в моем плане намёк на детскую чехарду, это вселяет надежду. Ну, быстрее.

 

Внутри пахло крысиным пометом и мочой бомжей. Меньше, чем через полминуты снаружи послышалась возня, и кто-то с большой силой стал напирать на дверцу, дергать её, но железная "заслонка" не поддавалась. Взвизгнули тормоза машин и (Петрович был прав!) зарычал мотор мотоцикла. "Думаю, нам пора, - констатировал Розен шёпотом через какое-то время. Снаружи показалось еще сиротливей и обреченней, чем на лестнице в подземелье. Чтобы попасть в узкий коридор между домами, пришлось преодолеть каменный забор. Судя по тому, с каким трудом через него перетащили Петровича, ментам тоже предстояла небольшая заминка. В ближайшем дворе Розен указал на оканчивавшуюся на не безнадежной высоте пожарную лестницу, на которую с тем же большим трудом подсадили Петровича. Оказавшись на лестнице втроём, они поспешили вверх, на невидимую снизу площадку, вследствие архитектурных особенностей дома и соседнего дерева надёжно скрытую от постороннего глаза. Судя по тому, как быстро внизу появились чёрные фигуры, за ними увязались не лохи. Один из не-лохов закинул голову вверх, и даже посветил фонариком. Буквально вжавшись в стену, беглецы затаили дыхание. Им так и не пришлось дыхание перевести, ибо внизу появился второй, по манерам - начальник, и с помощью жестов и слов приказал светившему фонариком оставаться под лестницей, сторожить. В лучах жидкого света оставшийся оказался милиционером в форме. Он расхаживал взад-вперед, постукивая каблуком о каблук, похлопывая себя по бокам, наконец, остановился на секунду: то ли прикурить, то ли достать мобильник. В это время с большой высоты Розен упал на него коршуном, и обездвижил. Петрович и Фикус, с помощью Розена достигшие земли, побледнели и тяжело дышали отнюдь не только от затраченных усилий. Вид неподвижного и прислоненного к стене милиционера ударил их как обухом по голове.

 

  - Чего приуныли?

  - По мокрому делу, значит, пошли? Знашь, сколько за то, что мента порешили, дадут?

  - Да жив, жив твой мент. Очухается через полчаса. У меня есть средство, гораздо безвреднее хлороформа. Так что ментовскому здоровью никакого ущерба. И, что немаловажно, никаких следов усыпления не найдут. Местные питерские лаборатории не просекут, а пока расчухаются, и отправят новые пробы крови более серьёзным дядям, тю-тю, поздно пить Боржоми. Через сутки все следы подозрительного химического присутствия из организма выводятся. Взвесь опробована Ми-5.

  - Это ещё что такое?

  - Британская разведка.

  - А ушибы, синяки?

  - Да нет никаких ушибов. Я его легонько в сугробчик толкнул, и сразу в харю из баллончика. Наше счастье, что обыкновенного мента поставили сторожить. Придётся ему отвечать за то, что уснул на посту. Тут уж ничего не попишешь.

 

Обсуждая случившееся, попали на пожарную лестницу соседнего дома, не чета предыдущей. Эта, теперешняя, была настоящей лестницей, с достаточно широкими железными ступеньками, а не перекладинами, хотя и окружённая снизу решетчатой загородкой, которую, благодаря розеновской сноровке, удалось благополучно преодолеть за минуту.

 

  - Одного я не понимаю, Валентин. Зачем надо было карабкаться по обледенелым перекладинам, и устраивать этот цирк с устранением мента, если мы могли сразу броситься сюда?

  -  А ты прикинь. Подними голову вверх. Да там еще и вторая лестница, на которую попадём только через опускающуюся секцию; приладить её, кстати, невозможно быстрее, чем за энное время. Считать умеешь? Минута-тройка внизу, минута-две до перемычки, еще пару минуток, пока начнем подниматься дальше, и так далее. А ты помнишь, как скоро появились во дворе менты? Мы б ни за что не успели. Они бы нас застукали в лучшем случае на середине или наверху этой, хорошо освещенной, лестницы. Как любовника с бабой ревнивого мужа, который срывается с работы каждые четыре часа, представляя, как бабу его без него трахают.

  - Похоже, добрались до верха. Сейчас куда?

  - На крышу, куда же ещё?

  - У меня и без твоей крыши крыша готова поехать, и сердце начинает "тук-тук-тук".

  - Вдохните поглубже. Расслабьтесь.

  - Тебе хорошо говорить. Я этим никогда не занимался. Я же не "Карлсон, который живет на крыше". Мне и свалиться недолго.

  - Успокойся. Тут некуда сваливаться. Смотри, вот поручни. И вот чердачное окошко, в какое мы сейчас благополучно втиснемся. Но не все сразу. Сначала дайте мне спрыгнуть. Я лестницу внизу подниму и прилажу.

  - Еще одна лестница! Этому конец когда-нибудь будет?

 

Здание было очень ухоженным. Даже на чердаке. Выходы с чердака открывались только в одну сторону, так, что вернуться назад было весьма затруднительно. На верхнем этаже оказались широкие коридоры и конторские помещения, с обеих сторон. В конце коридора свернули направо, и - через добрую сотню метров - налево, что уводило их далеко от засады ментов. Розен показал на губы: тихо, мол, в доме есть сторожа. Неказистая дверца вывела их в надземный коридор, соединявший два здания, и они пошли по кулуарам другого, уже менее презентабельного. Путешествие окончилось низенькой дверью в подвале, откуда шагнули прямо в морозную пустоту. Они находились на пандусе набережной канала, откуда перебрались в сеть переулков и дворов. За полчаса подошли к ресторану "Торо". 

 

 

 

 

               - 73 -

 

"Брать" ресторан - это не писать романы. Дорогой модный ресторан, у которого есть деньги на любую сигнализацию, на видеокамеры, на прочные и надежные замки. Неприступная крепость. Он и выглядел, как крепость. Новое здание, выстроенное на небольшом пустыре в псевдоготическом стиле, снаружи казалось древнее самого города. Башенки, навершия со шпилями, смотрящими в небо: ни малейшей бреши, всё насуплено и серьёзно. Розен знал, что сторожей тут не держат. Расположенный на углу, прилепившийся к задней стене большого дома, "Торо" не имел ни двора, ни подъезда. Но ведь должны же подвозить продукты, и кухня в уважающем себя ресторане как правило выходит на задний двор. Розен показал на большой дом. "Обойдем справа". Ни Одиусу, ни Петровичу не пришлось ничего объяснять. Маленькая компания, как трехголовый змей, думала всеми головами одновременно. На углу Розен дал сигнал остановиться. Бинокль ночного видения разоблачил подлую видеокамеру прямо над широкими "амбарными" воротами, на которых висел настоящий амбарный замок. Как и предполагалось, камера контролировалась "онлайн", и с помощью "карманного" компьютера, оснащенного беспроводным модемом, её удалось отключить без проблем. Конечно, кроме верного штата и пожарной инспекции, вряд ли кто-то ещё догадался б, что замызганный вход в бедный склад имеет какое-то отношение к модному ресторану. Что такое старый амбарный замок против современных технологий? С помощью странной штуковины Розену удалось за считанные секунды собрать-сформировать нечто, похожее на ключ. Однако, замок оказался с секретом. Новоявленный ключ не справился с ним. Тогда в ход пошел видео-щуп, разгадавший секрет, и замок наконец-то открылся.

 

  - Петрович, ты кушаешь яйца?

  - Нет, я их только чешу.

  - Да это ж для дела... - обиделся Розен.

  - Да унюхал я, унюхал. Что это значит?

  - Для начала взгляни сюда. Если б мы не отключили видеокамеру, эта решетка опустилась бы до конца, а с ней нам ни за что не справиться. Теперь перемести свои глазенки вон на тот уровень. Заметил? Давайте так. Вы оба выметайтесь на улицу, а я попробую толкнуть дверь палкой.

  - Смотри, в углу колесо от машины. Если его хорошенько толкнуть в эту сторону, оно здорово вмажет, а ты в это время - к нам, наружу. Годится?

  - Нет, не годится. Весь фокус в том, чтоб дверь открыть не толчком, но медленно приоткрывая, а потом уж распахнуть посильнее.

  - Весь Фикус, говоришь, в том, чтобы....

  - Ладно, не время для шуток- прибауток. Поехали.

 

Спустя несколько минут, уже после того, как Розен выскочил на улицу, как ошпаренный, и желтоватый дым, поваливший из-под ворот, рассеялся, Одиус понял, что Валентин открывал дверь не палкой. За воротами ещё сильно пахло тухлыми яйцами и виднелись следы желтого порошка. На полу обнаружили трех собак без движения: двух огромных догов и питбуля. Приблизиться к ним никто не осмелился. И, тем не менее, обнаружив в соседнем помещении яму для ремонта машин, такую, как в небольших гаражах, собак общими усилиями - осторожно, чтобы не разбить, - сбросили туда. Зверюги, похоже, ещё должны были оклематься.

 

В складах ничего примечательного не оказалось. Всё пространство первого этажа большого дома, к которому, как к горе, лепился "Торо", занимали подсобки ресторана. Кухня была отделена от них крепкими замками и внутренними завалами, задвижками, которые, к счастью, забыли задвинуть на сей раз. Забывчивый вряд ли сознается, и придётся кому-то разгадывать этот ребус без карандашика. Параллельно кухне, уже за пределами дома, тянулись какие-то административные помещения, с коридором, выходящим на туалеты. На одной из дверей была нарисована фара, и виднелась надпись, под графитти: MAD SID.

 

  - Вот те на! Приплыли.

  - Дверь не заперта. Опять какая-нибудь пакость.

  - Почем знаешь, что не заперта.

  - Угадай.

  - Ладно, сдаюсь. Думаешь, там ещё одна собачка? Или газ?

  - Кстати, смотрите, тут, над изображением фары, мишень, и стрела с перышком глубоко сидит в ней.

  - Да, Одиус, ты прав. Что-то в этом есть.

  - Од, ты у нас дылда, давай-ка пошевели стрелу, только осторожно. Сам знаешь.

  - Вы меня, что, хотите использовать вместо мишени? Не-а, не хочу быть зайчиком в тире.

  - Тогда придумай что-нибудь получше. Только быстрее. Сам знаешь: времени в обрез.

  - Получше, говоришь? Повернуться на 90 градусов...

  - ... и бежать с поля боя? Нет, это не по мне.

  - Что ж, придется пробовать. От дурной головы рукам нет покоя.

 

От одного оборота стрелы открылось небольшое окошечко, "застеклённое" прозрачным пластиковым задником с кнопками. Розен вперил в него зенки своего замечательного бинокля, и сделал неутешительный вывод: на дверь направлены дула двух автоматических стволов, призванные изрешетить каждого входящего пулями. Видно, дружище Сид не любит, ох, как не любит заваливающих к нему без спроса. Кнопки по-видимому придуманы для отключения смертоносного механизма, но поди узнай код.... И тогда Петровича осенило....

 

  - Ты помнишь записку твоего друга детства?

  - Ну?

  - Слово astasiddhi припоминаешь?

  - Почему именно это слово?

  - Потому что порядок букв в нем напоминает мне порядок цифр в коде.

  - Больше никакой порядок не напоминает?

  - Не знаю. Интуиция.

  - Хорошо. Допустим. Тем более, что на компьютерные игры времени кот наплакал. 

  - Подозреваешь порядковый номер буквы в алфавите?

  - Подозреваю.

  - Только в каком? Алфавиты-то разные. Русский, английский? Латынь?

  - Греческий.

  - Полегче задачки выдумать не мог? Мне кажется, я помню его в общих чертах, но не уверен, что не напутаю. Придется лезть в Сеть.

  - Спокойно, я знаю его назубок.

  - Кого?

  - Греческий, разумеется.

  - А... Товарищ философ....

  - Вот именно. Можно набирать?

  - Набирай, коли не шутишь. Тем более, ты у нас с баскетбалиста вымахал.

 

Дверь неожиданно распахнулась, и перепуганный, побледневший Одиус еле успел отскочить в сторону. Тем не менее, опасения не материализовались. Никаких автоматных очередей с мерзким свистом разрезаемого пулями воздуха. Любопытство шести глаз получило полное удовлетворено: стволы за мягким креслом откинулись вниз. Стены, увешанные фотографиями. Знакомый Розену старшеклассник в школе, на тренировке, в прыжке. Десятки его изображений. Тут он с подругой, тоже знакомой Розену. Тут - с другой юной шлюшкой. В бассейне. В кафе. Любит парень себя. Обожает смотреть на собственное личико. И вдруг...

 

  - Готов поклясться, что старина Сид в профиль - покойный поэт; одно лицо.

  - Что значит - в профиль?

  - Потому что в анфас Сид совсем поэта не напоминает.

  - Разве такое бывает?

  - Спроси у физиономистов или антропологов.

  - Опять какая-то чертовщина.

  - А вот и фара. Похоже, от немецкой военной "Эмки".

  - Думаешь, очередной голографический аппарат?

  - У-гу.

  - А я вот - ы-ы.

  - Давай раскрутим.

  - Если знаешь, как.

  - Доставай свои причендалы.

  - На, держи.

 

Внутри нашли обычный си-ди, компакт-диск. Вот и вышло, что фара - тоже диск. Предсмертная записка Галатенко оказалась универсальной, как дорогой складной нож. Она подбирала коды, открывала двери, находила диски, спрятанные в фарах. Задерживаться тут становилось всё опасней. Решили ограничиться найденным, и уповать на удачу. Когда шли мимо ремонтной ямы, Одиус еле удержался на ногах. Дешёвые брюки из непрочной ткани спасли ему жизнь. Собаки, про которых начисто забыли, очухавшись за два часа, сидели внизу, как рыбки, не издавая не звука. Обученные кем-то, специалистом своего дела, они ждали малейшего шанса, с приближением взломщиков не гавкая, как безродные шавки. Одна из этих зверюг, подпрыгнув, защелкнула омерзительные зубы на штанине (хорошо, не на ноге) Одиуса, и только тогда две другие разразились нескончаемым злобным лаем, мстительным и бессильным. Брючина порвалась, и четвероногое с бесполезным трофеем в зубах свалилось обратно в яму. Одиуса прошиб холодный пот. Возможно, животное ещё окончательно не пришло в себя, и потому промазало.    

 

Если бы Одиус свалился вниз, его бы разорвали на куски за считанные секунды.

 

Для потехи, амбарный замок заперли, водрузив на место. После этого Розен достал ещё одну диковинную штуку с длинным и тонким носиком, чихнувшим в замок едким белым паром. Это чтобы ни одна живая душа, или криминалистическая лаборатория не разобралась, чем и как открывали его, пояснил Розен. В этом мире, добавил каждый про себя.  

 

 

 

               - 74 -

 

Ночной город был сейчас укутан пышным снегом, который таял и осыпался. Оттепелью повеяло с Финского залива, и ленточки двух моряков в бушлатах развевались на влажном ветру. Мягкий, словно нарисованный пастелью, снег на глазах становился ещё "рассыпчатей", ещё пушистей, и его ватные полоски беззвучно падали на тротуары с деревьев и фонарей, и с проводов над безлюдными улицами. Все дружно молчали, умиротворенные необычным тёплым ветром, несущим надежду и обновление. Кроме служивых, никто больше не попадался навстречу, и величественные здания снисходительно возвышались вокруг. Их вырвал из оцепенения громкий телефонный звонок, как будто не шествовали они медленно по улице, но стояли в каком-то огромном вестибюле государственного учреждения. Оказывается, звонок доносился из телефона-автомата. Розен один из немногих знал эту тайну. Маленький, и всё жё государственный секретик. Посвящённая в него, Наташа уже трижды набирала засекреченный номер.

 

   - Алло! Да, всё в порядке, спасибо зарядке.

   - К завтраку? Не беспокойся. Мы наслаждаемся опьяняющим воздухом и свободой. Нет, нет, никакой срочности. До скорого. Целую. - Трубка на рычажке.

 

Ошеломления попутчиков Розена не было пределов. Загадочный и затемнённый город, эта неожиданная погода, и киношный трюк с уличным телефоном. И одного из этих явлений было бы предостаточно. Вместе, собранные в одуряющий букет, они казались чистой воды сюрреалистическим бредом. Незаметно, не сговариваясь, и всё-таки влекомые общим побуждением, через сорок минут оказались в окрестностях Мойки и Фонтанки.

 

  - Разве не лучше было бы нырнуть в какую-нибудь дыру? - спросил Одиус. - Наше счастье, что менты ещё не знают наших координатов.

  - Это хороший вопрос: знают или не знают. Если мы их не видим, это вовсе не значит, что они не видят нас.

  - Я бы припрятал диск в тайник. Ведь если нас накроют, как пить дать - отберут.

  - Не ссы, Одиус, и ты, Петрович. Сегодня нас больше никто не пасёт.

  - Можно подумать, что доблестные стражи порядка тебя посвятили в свои планы, - с деланной обидой протянул Петрович.

  - Конечно, а ты как думал, - и Розен вытянул карманный компьютер, на экране которого кругами расходились пустые волны. - На расстоянии выстрела из дальнобойного орудия никаких раций, мобильников и воки-токи. Все мирно спят, как суслики, оставив город совершенно беззащитным перед происками врагов, инопланетян и прочих диверсантов.

  - Ребят, я ж ничего, я только боюсь, что бить будут. Может, мне бочком, бочком, и домой. У тебя, Валентин Ефимович, их машина стоит, вот не сойти мне с места.

  - Ну, стоит. И что? Не будут они нас бить, обещаю.

  - Что-то в это не верится, Розен. Всё-таки мы не в Цюрихе и не в Льеже, где полиция не очень-то бьёт, хотя и там, очевидно, всяко бывает. Тут, у нас, защитнички правопорядка без мордобоя разговор вести не привыкли, ты хоть какие гарантии давай, не поверю. Если твоя физиономия им по телеку знакома, так хотя бы осторожно станут бить, с раздумьем - с оглядкой, а так как мы все трое в Кремль не вхожи и на Первом Канале не маячим, нам вкатят на полную катушку. Нет, правда, дывай куда-нибудь нырнем, смоемся в какую-нибудь подворотню, а часов в девять ты со своими адвокатами созвонишься, пусть попробуют от мордобоя отбить.

  - Особенно после того, как мы одного из них заставили... уснуть на посту.

  - Вдохните лучше этот свежий воздух, взгляните сюда, и вот сюда. В такую божественную ночь нам не хватает только звуков божественной музыки Люлли, или Скарлатти, или Монреверди. Расслабьтесь, пари, выше головы, смотрите, какая красота, какое упоительное предутреннее оцепенение. И этот снег! Нет, я отсюда никуда не уйду. Вы - как хотите. Если это великолепие вас не заворожило, валяйте по домам.

 

Попутчики ничего не ответили. Только продолжали шагать рядом, как верные оруженосцы. Ни одна машина так и не проехала мимо. Ни вскрика, ни шёпота, ни шага не доносилось из темноты; улицы казались вымершими; даже звуки их собственных шагов слышались как будто издалека. Бесцельно ходили кругами, миновав тёплую Пантелеймоновскую церковь, с колокольней, освещённой яркими фонарями. Её ротонда с куполом и классический ордер внушали спокойствие и глубину раздумья, настраивая на сентиментальный лад. На посветлевшем небе выделялись силуэты церкви Симеона и Анны, одной из старейших в Петербурге, окружённой старыми домами, их крышами. К каналу вышли у Спасо-Конюшенной церкви, где в 1837 году отпевали Пушкина. Луна, словно открывшаяся в небе люкарна, лила свой красновато-зелёный свет. Квадратное, угловато-классическое здание церкви было освещено фонарями до половины, а верхняя её часть, с крестом на "шапке" крыши, тонула в полумгле. Светлые устойчивые колонны и театральные окна-двери второго уровня хранили дух своей эпохи, как никакой другой. Напротив была припаркована вереница машин. Розен что-то посмотрел в своем карманном компьютере, и сказал, медленно взвешивая слова: "Кажется, братья масссоны сошлись тут на сходку". И он рассказал товарищам, как подглядывал за двором компании "ФИЛКО", придя на описанное Валерией место. В церкви ярко светился подъезд и четыре окна на втором этаже. "А ну-ка, пойдем отсюда". Одиус съёжился, втянув голову в плечи. Никто не стал перечить.

 

Никуда специально не направляясь, вышли с левой стороны ко дворцу Шереметьевых, к набережным, возводимым еще тогда, когда Фонтанка называлась Безымянным Ериком. Одно, и второе ветвистое дерево торчали из покрытой снегом голой земли. Тропка хорошо выделялась на белом, в сторону обнажённых зимних кустов. Длинные ряды искусно обработанных архитекторами Чевакинским и Аргуновым барочных окон, обрамлённых колоннами в середине фасада и по бокам. Ох, эти питерские дворцы! В одном, Юсуповском, убили Распутина, в другом гремели выстрелы Октябрьского переворота, в третьем брат Александра III, Сергей Александрович, коротал свои дни с 1884-го года. Балы, одинокая фигура постаревшего Чаадаева, ссоры с вызовом на дуэль, кровь и похоть, топот задушивших Павла, зубовный скрежет и женские слезы, капавшие на жёлтую бумажную плёнку. Керенский, в женской одежде сбегающий по лестницам вниз. Знакомый профиль Пушкина в кулуарах того, или иного светского раута; шептанье декабристов, своей нерешительностью проваливших восстание на Сенатской площади. Бесплотные тени императоров. Грубоватый классицизм Таврического дворца, с запахом конюшен. Пышная элегантность Аничкова дворца. Псевдоклассическая эклектика Мариинского. Строгая суровость Голицинского. Замковая романтичность Инженерного. Манерные курительные трубки и кринолины эпохи русского Серебряного века. Вычурные узоры в стиле модерн. Сдержанная роскошь Дома Бажанова. Всё это обсуждали по дороге, глядя на бессмертные, бесценные и прекрасные творения инженеров, архитекторов и строителей.

 

  - Я знаю, кто бы вписался в любой интерьер, в любою эпоху.

  - Кто?

  - Твоя жена!

  - У тебя губа не дура.

  - А у тебя - она.

  - Ты разве ещё не знаешь, что это такое, быть женатым на умной женщине? Твоя супруга тебя этому знанию не обучила?

  - Сдаюсь, Розен. Моя баба умна, да, но цинична. В твоем рассоле всё-таки больше сахару.

  - На чужой кровати перина всегда мягче, это известно с давних времен.

  - На чужой бабе всегда мягче, тёзка.   

  - Тогда и чужим болтом всегда интереснее вкручиваться в гайку.

  - Что ж, не спорю. Только не всяким чужим.

  - А это само собой разумеется.

 

То ли бессонная ночь, то ли сотрясение нервов, то ли особая погода, или всё это вместе, но им показалось, что они не идут, а переносятся из одного места в другое, как будто по следам зрительных воспоминаний, или листая альбом. Очнулись от этого наваждения вблизи Аничкова моста, и решили следить за собой, убедившись, что каждый из них идёт по земле, а не летит на корявой метле. За мостом белел, выделенный подсветкой, дворец Белосельских-Белозерских; замерли в желтоватом свете торговые ряды Аничкова дворца; и чугунные лошади над Невой застыли, словно замороженные в порыве. Из-под снега вылезали плиты набережных, и чёрные провалы подворотен зияли на лице красноватых фасадов. Кое-где стали вспыхивать освещённые окна. И заснеженный ряд аккуратных деревьев ловил разноцветные отблески всенощных фонариков на стенах, ярких подъездных огней, зелёной подсветки под арочным входом. По обеим сторонам Фонтанки появилось ещё больше загоравшихся окон. Их свет отражался в полыньях, и обледенелые решетки оград набережной разноцветными бликами отвечали на приветствие каждого яркого прямоугольника. Второй Инженерный мост эпохи декабристов - через Воскресенский канал, с нависшей над ним громадой Инженерного замка, и дальше - невероятное, фантастическое, неправдоподобное место, где соседствуют Первый Инженерный мост через Мойку - и Пантелеймоновский, через Фонтанку, и на светлеющей патине неба темнеют, как Литовские Кресты с картины Чюрлениса, причудливые силуэты странных чугунных колонн, стел и фонарей. Первый Садовый мост через Мойку, с почти сомкнувшимся с ним Нижне-Лебяжим через Лебяжью Канавку, с Михайловским садом, и в нём - павильоном Росси, и Спасом-на-Крови, купола которого даже ночью нависают над разноголосицей планов и панорам своей сочной, насыщенной красочностью. И Марсово Поле.

 

Когда робким, бледным румянцем подёрнуло небо на востоке, в то время как на юго-западе и на севере оно было затянуто свинцовой, насупленной облачностью, незаметно оказались у Розена. Наташа, свернувшись калачиком, спала в углу "фешенебельного" дивана, и тикал напольный маятник, шурша и позвякивая одновременно. Звонок Борщанского видимо озадачил не только юного Одиуса, но и видавшего виды Петровича. Розен пользовался услугами массажистки Борщанского, замечательной тем, что она приходила на дом, и умела держать рот на замке. С Борщом Валентин работал над совместной литературно-критической серией, где описывались житейские похождения петербургских писателей, и - попутно - их литературные персонажи, словно обсуждаемые за чашкой кофе или за партией в гольф. Тут были выведены местные денди, галерея портретов питерских издателей и заправил журнального мира.

 

  - Что рты раззявили? Я вам не лубочный герой. Меня можно пощупать. "Я - человек эпохи "Белошвея". Смотрите, как на мне топорщится пиджак". Я, как и вы, связан с жизнью тысячью нитей, у меня есть друзья, приятели, коллеги, даже родной брат. Чему удивились? Мне, думаете, никто не звонит? И нет у меня приятельских контактов, помимо бизнеса и расследований? Нет уж! Я ещё жив, и с этого света никуда сходить не собираюсь.

  - Да мы просто....

  - Правда, Валентин, ты чего обиделся? Мы ведь ничего не сказали.

  - Вот именно, что не сказали.

  - Видишь ли, своим стилем ты сделал заявку на идеал, так что теперь расплачивайся.

  - Ай да Петрович! Ты всегда словесную формулу найдешь оправданию.

 

Телефонный звонок и голоса мужчин разбудили Наташу. Она села толчком, и теперь протирала глаза, пялясь на свет и на стены.

 

  - Вот ужникада б ниподумала, что спакойна придстану пред мужиками в заспаном виде и с неумытой физиагномияй.

  - Ты и в таком виде красивее любой другой женщины.

  - Слышишь, Розен, какие комплименты умеют делать настоящие джентльмены? Не то, что некоторые. А я теперь убедилась на практике, почему мой муженек цепляется за свою отдельную квартиру. Это чтобы бродить по ночам. Лишь только я к себе, а он за дверь, как волк. Рыщет по городу в поисках приключений. Даром что женатый человек.

  - Но мы же на задании были.

  - Вот-вот. Партизаны-подпольщики. Детские игры. Доигрались...

  - Так ведь неинтересно же было бы...

  - Другим почему-то интересно. Жить. Просто жить. Они встают в одно и то же время, ходят на работу, в один и тот же день месяца получают зарплату, растят детей, бухают с товарищами время от времени, и стареют без трагической гримасы на лице. Жизнь коротка? Несправедлива? Сурова? Она одна. Такую мы получили, и должны её прожить, как все. Валентин меня многому научил, много подарков дарил, возил меня по свету, показал заграницу, роскошь и свободу, но всё это в пустоте, в межпланетном корабле, в одиночестве отсоединения от общего, где кипит жизнь, и где непредсказуемость опьяняет. Если б вы знали, как иногда я мечтаю о простой, обыкновенной кооперативной квартире, где-нибудь в микрорайоне, о запахе бензина или мазута, о ресторанах с компанией, а не вдвоём. 

  - А через месяц, осуществись твои мечты, ты бы уже мечтала о Розене, об этих тайнах, о том опыте, которого никто не имеет, и о миллионах, за которые вы шикуете в Ницце, Милане и Венеции. И о массажистках, физкультурных залах, саунах, кремах, которые, не имея тысяч зелени, не купишь, и о последних новинках видеотехники, о кухонных штучках, которых не приобретёт ни одна из твоих подруг. Верно?

  - Да, да, сдаюсь. Ты всё верно изобразил, Петрович. Испортил меня Розен, развратил своими деньгами. Куда мне теперь деться? После водки вино, как вода, правда?

  - Но не расстраивайся. Ты не одна такая. В мире полно миллионеров. И всех кто-то развратил. Ты посмотри на Розена. Он слушает нашу беседу, и молчит. "А Васька слушает, да ест!"

 

Опять зазвонил телефон. Одиус, сидевший ближе, схватил трубку: бессонная ночь, нервное напряжение, возбуждение: всё это притупило чувство хорошего тона. Даже остальные услышали в трубке жесткий кашель и поминутное "апчхи!". Одиус произнес десять "алло", и вдруг сам стал чихать, сморкаться и кашлять. Из глаз градом брызнули слёзы, из носа потекло, и десять салфеток, схваченных им в отчаянье, не помогли утереть выделений. В этот момент Розен неожиданно схватил с журнального столика блестящий шарик, стал вертеть его перед осоловевшим взором Одиуса, и в довершение мягко толкнул младшего товарища в ближайшее кресло. Когда тот медленно завалился туда с открытым в удивлении ртом, Розен громко сказал, почти перейдя на крик: "Прекрати болеть!" И тут же размазанные сопли стали высыхать прямо на глазах, и глаза больного уже не заливали слезы, а взгляд его стал осмысленным и сфокусировался на происходящем.

 

  - Я и не знал, что ты владеешь еще и гипнозом, - первым нашелся Петрович.

  - Клянусь тебе, чистая импровизация. В жизни этим не занимался.

  - Ну и реакция у тебя! 

  - Так-с. Одного из нас хотели вывести из игры.

  - Одного, говоришь? Нет, целью было: вывести из игры всех. Ну-ка, пойдем пить микстуру, есть чеснок, и делать всё, чтобы не подхватить бацилл. Кстати, он - бациллоноситель - и сам от себя может заразиться. Ауто-контагеозность. Типа ауто-интоксикации. Впервые слышу об этом, от себя, родимого, но по-видимому и такое бывает.

  - И всё-таки совершенно ошеломительно: как ты догадался, что делать.

  - Ребят, да клянусь я вам, интуиция, всё на моторике. Сам не знаю, отчего руководство по гипнозу у меня всплыло перед глазами. Не могу этого объяснить.

  - Да ладно тебе, Валентин. Я и без объяснения тебе обязан до последнего вздоха. Сколько раз за последнее время ты меня от всяких напастей спасал... Не сосчитать.

  - Но и ты нас прикрывал, Серёжа.

  - Одиус.

  - Хорошо, Одиус.    

  - А ведь теперь, когда мы промикстурены и прочесночены, неплохо бы и диск поставить. Очень спать хочется. Неохота домой уходить до того.

  - Оставайся. Кто тебя гонит?

  - Нет-нет, я уже мечтаю до дому добраться. И завалиться в свою кровать. В свою собственную. Для меня это самая большая роскошь.

  - А у меня скоро не будет дома.

  - Ну, ты даешь, Розен. А тот домина, где мы побывали намедни, за три лимона: это что ж, не дом? 

  - Ты живешь там, в своем микрорайончике, Петрович, где нет корней. Поживи с моё на Фонтанке, и ты поймешь, что такой дом бывает только раз в жизни.

  - Я уж не успею... И детей у меня нет.

  - Извини.

  - А сам-то куда? За утренней прессой? В магазин?

  - Сам я - с диском к компьютеру. Все, кому интересно, айда сюда.

  - А кому не интересно?

  - Кстати, что там такое, это что, видео-файлы?

  - Похоже, не самого распространенного формата. Мув. И много их как-то слишком. Ага, вот и софт прилагается. Посмотрим?

  - Не тяни резину, включай.

 

Как ни готовились к неожиданному, никто не мог предугадать того, что увидел. Каждый видео-файл, запускаемый программой, включался под аккомпанемент странного мельтешения, как будто всё происходило в одной и той же комнате, где мигала под потолком перегоравшая лампочка. Между тем, сцены на улицах сменялись сценами на лестницах государственных учреждений, и на лесной полянке, и на берегу Невы. На экране компьютера увидели ещё живого Поэта, до того, как он встретил Зинку-Валерию. В одном кадре Сашка с Леной-альтисткой под руку на набережной, в другом - у магазина "Ленкнига", в третьем - у ресторана "Эрмитаж". Лена и Вяземский в его убогой квартирке, у консерватории, в кино. Широкая панорама из окна кабинета редактора журнала "Иерусалим" и нынешнего главы отделения Бней Брита в Петербурге, Исаака Капколефарфлюха: с куполом Исаакия, золотой стрелой Адмиралтейства и острым шпилем Петропавловки в отдалении. Пузатенький томик "стихов" Игаля Менделева в руке Капколефарфлюха; профиль Александра Вяземского на фоне окна. Опять убогая квартирка Поэта. Разрыв с Леной. Отчаянье. Компьютерный прорыв. Зинка-Валерия. И - в самом конце - жуткие кадры выстрела в голову. Кто это снимал? Каким образом? И что это за мельтешенье? Страшная смерть Вяземского прошлась запредельным холодом по лицам. Эйфория удачной вылазки, опьянение ночным приключеньем: всё заслонила плотная чёрная туча. Валентин на выбор открыл несколько файлов, что-то высматривая. Наконец, он нашел то, что нужно. Перевел мув файл в другой, понятный "Эвиду". Стал внимательно прокручивать в замедленном режиме. Стоп! В тёмном углу Сашкиной квартиры что-то шевельнулось, какая-то странная тень. Увеличил яркость, изменил "зум". Все дружно ахнули. Из обшарпанной стены вылезала настоящая гидра с пятью головами, раскрывшими зубастые пасти. На полу кишели крошечные тролли или гоблейны, с блестящими бусинками глаз. И, уже с помощью другой, полицейской, программы удалось распознать отвратительные гибриды человекозверя размером с булавочную головку. Один из фрагментов подальше, где Сашка стоит перед тёмным зеркалом с его собственным полуразличимым отражением. Кажется, что он стоя спит. Отражение, очищенное от "зерна", прояснённое, оказалось лицом Розена. Всё увиденное было настолько невероятным, что можно было подумать, будто Валентин намеренно играет изображениями, чтобы напугать всех и запутать. Ещё одна сцена, где Вяземский присел на одно колено на полу, вглядываясь во что-то, зрителю невидимое. Чудесные компьютерные штучки, убирающие зернистость и "кубики", поворачивающие изображение в любую сторону, высвечивающие образы в кромешной темноте, раскрыли и этот секрет. В полу открывалась тёмная ниша-яма, метра три глубиной, на дне которой стояли два неизвестных человека. Один из них снял пиджак, и прилёг, опершись на локоть. Другой смотрел вверх, прямо в лицо Вяземскому. Поэт явно звал их, требовательно и властно, что было на него совсем не похоже. Он как будто обращался к... самому себе.

 

Розен выключил компьютер и протёр глаза. Никто не находил слов. Что-то, лежащее на поверхности, никак не хотело сорваться с губ. Все ждали от Валентина какого-то чуда.   

 

 

 

 

               - 75 -

 

  - Я, конечно, не ясновидец, но скажу вот что: мы только что видели фильм, составленный из снов Александра Вяземского. Кто его сделал и как? Это вопрос. Два симпатичных паренька в яме: разные стороны "я" покойного поэта, феномен, известный под именем раздвоения личности. Поэтому - гениальный поэт - в житейских делах Сашка был невезуч. Куда он ни направлялся, что бы ни наметил, повсюду вынужден был тащить за собой эту парочку. Его личность, разделившаяся на собственно "я", и на двух несобранных самодуров, к тому же противоречащих друг другу на каждом шагу, сделалась не мобильной. Она была не в силах осилить этот груз. Безобидные и, вероятно, беззлобные пустышки, эти двое занимались самым натуральным саботажем.

  - Валентин, объясни, как ты попал в его сны. Разве вы были знакомы?

  - Он столкнулся со мной возле туристических автобусов, рядом с Исаакием.

  - Понятно...

  - Если бы знать, за что его убили..

  - Кажется, есть догадка.

  - ... ?

  - ... ?

  - ... ?

  - Все ли согласны с тем, что время сна - и "реальное" время (бодрствование): два разных времени?

  - Ты хочешь сказать...

  - Да, именно так. Вздремнул между двумя станциями метро, и увидел за пять минут целую сагу, и на пересказ её, со всеми подробностями, не хватит и года.

  - Ну, ты хватил!

  - Переборщил? Разве что самую малость. А доводилось ли кому на мгновение проваливаться в сон, и тут же снова открывать глаза? Самое важное тут - сконцентрироваться на слуховых ощущениях. Если вокруг - гам и шум, это трудно сделать. Но когда сидишь в пустом салоне автобуса, и, кроме тебя, в другом конце кемарит одинокий пассажир, или в пустом зале ожидания на провинциальном вокзале: разве не случалось в эту секунду короткого засыпания выхватить слухом кусок оборванной фразы, или шум близкого моря, или гам толпы на оживленном городском рынке? К примеру, дня три назад, сидя в полной тишине перед работавшим без звука телеком, я клевал носом. Каждый раз, на мгновение отключаясь, я успевал услышать назойливую какофонию нескольких женских голосов, звучащих одновременно в небольшой комнате. Один раз я даже чётко различил неожиданный дискантный вскрик, как будто в комнату, где переодеваются женщины, открылась дверь, и в неё просунулась голова мужчины. Так вот на секунду всключаешь радио, и попадаешь на трансляцию спектакля, или заглядываешь в плотно прикрытую дверь концертного зала, где оркестр играет на tutti. Стоит щёлкнуть ручкой громкости до упора, поставив на минимум, или захлопнуть дверь - все в мгновение умолкает. Тут важно подчеркнуть особую звуковую атмосферу, "амбиант", резко отличный от окружающей нас среды, где мы "клюем носом". Очевидно: то, что мы видим и слышим в некоторых слоях сна, не возникает в нашем сознании во время засыпания, но где-то постоянно происходит, вне зависимости от нас. Оно не формируется каждый раз заново, но существует до того, как ты заснул, где-то продолжаясь и после пробуждения. Тут есть две вероятности. Либо наше сознание резко разделено на две независимые сферы, и сны никогда не прекращаются в одной из них, только заслоняются бодрствованием (так же, как бодрствование заслоняется сном). Но даже и в этом случае, нельзя не признать, что существует, как минимум, две реальности: реальность "реальности", и реальность сна. Либо - многое из того, что мы видим во сне, не является порождением химер нашего собственного сознания, но где-то в самом деле происходит, вне нас. Попадая именно в такие сны, "внутри сна" или "с ходу", мы проваливаемся в кусок где-то текущего времени, где-то идущей жизни, похожей на земную, или сильно отличной от неё. Или телепортируемся в прошлое, которое тоже никогда не "кончается", но продолжает где-то существовать. В том числе и наше собственное прошлое, прошлое человеческой истории, прошлое планеты Земля.

  - Допустим. Но какое всё это имеет отношение к смерти Александра Вяземского?

  - Не спеши. Всё по порядку. От моего партнера по бизнесу в Канаде, Аллана, я услышал историю об одной молодой даме, с которой он когда-то знался. Она была талантливой пианисткой, подающей большие надежды. Потом случилась совершенно дикая история, и бывшая пианистка кончила поломойкой в отеле "Квин Элизабет". Она рассказала ему, что когда-то обладала способностью видеть прошлое. Она закрывала глаза - и всматривалась в свою "внутреннюю оболочку". Поначалу видела одни блики, полосы, светлые точки, начинавшие постепенно бледнеть и угасать. Потом научилась удерживать самый яркий блик. "Раздувала" его, делая ещё более ярким. Самое трудное - научиться разлагать белый, бледный след, оставленный предметами на сетчатке глаза, на сложную цветовую гамму. Она "обрабатывала" глыбу блика, меняла его форму, заставляла переливаться всеми цветами радуги, вычленяла невероятные формы и эффекты. Это было только начало. Оказалось, что эти первые инструментарии - только оболочки, за которыми начинались пугающе-реальные и ни на что не похожие образы. Внутри, за закрытыми веками, имеется дверца в другое пространство, куда больше ниоткуда не попадёшь. Сначала до боли всматриваешься в полумрак закрытых глаз - после того, как надоест играть с формами бликов и разлагать цвета. За этим полумраком что-то есть. Так вот однажды сможешь увидеть еле различимое, но потрясающе реальное, первое чьё-то лицо. Виденные ей образы не были двухголовыми змеями, пляшущими скелетами или пауками с головой человека. Нет, это была реальность. Только другая реальность.

  - Сначала она видела только неясные очертания, контуры каких-то вещей. Потом они постепенно светлели, как будто наступало утро. Из тумана выплывали очертания кораблей, песчаные барханы или купола никогда не виденных ею строений. Сначала она думала, что перед нею другие планеты. Уверенность в этом не отпускала её довольно долго. Но вот однажды ей удалось рассмотреть внутренность какого-то дома, необыкновенные отверстия вместо окон, причудливые ковры на стенах. Потом появились люди. Они шли странно и угловато, на их головах были странные головные уборы. И вдруг она вспомнила; да это ведь Древний Египет! И, действительно, некоторые образы, которые она видела как бы внутри себя, были образами прошлого. Это были редчайшие из редчайших среди той мешанины силуэтов, смутных предметов и картин, которые с пугающей реальностью вставали за её закрытыми веками. Постепенно она научилась их выуживать с возрастающей регулярностью, как выуживают любимую радиостанцию в море радиоволн. С каждой новой удачей образы становились реалистичней, ярче, и - самое главное - она стала слышать звуки. Она обнаружила, что слышит звуки речи, плеск воды, шум лесов намного позже, чем они стали звучать в её ушах. Парадокс заключался в том, что звуки как бы угадывались по образам - и она думала, что представляет их. И только потом осознала, что эти звуки существуют отдельно от её воображения. Среди десятков незнакомых ей языков и наречий, слышанных во время этих сеансов, она распознала армянскую, древнееврейскую, древнегреческую речь - и латынь.

  - Таким образом, наши сны: это коридоры, уходящие в другую реальность, не важно, в какую. Тот, кто переводил дремы Александра в видеофайлы, с непонятной целью фильтровал их, выбирая наиболее реалистичные "сюжеты". Допустим, лишь их возможно ухватить неизвестными нам щупами. Если наше телесное "я", физические и прочие данные, здоровье, судьба: не что иное, как проекция-программа на "материальный" носитель нашего физического тела, и, зная, как и "откуда" вести эту трансляцию, можно добиться совершенно невероятных результатов, то сны: это двусторонний передатчик; в них знак, бывает, сливается с означаемым. Гениальная поэзия или живопись: как правило, свидетельство гениальных снов. Несчастный поэт был медиумом, через которого шла подстройка высшими силами очень важных элементов в нашем мире. Война между силами с противоположными свойствами идет во Вселенной всегда, непрерывно. А на войне, как на войне. Убить связиста, чтобы завладеть проходящим через него потоком информации, и, более того, вместо адекватной, оригинальной, передавать другую, подрывая ею позиции противника: примерно так, упрощенно, видится с нашей, земной позиции, коварный план наших врагов.

  - Диска определенно хватятся...

  - Уже давно хватились.

  - Хорошо, что ему не приделали глаза.

  - Для них вычислить, кто его взял, ничего не стоит.

  - Ты хочешь сказать...

  - Да знают они, знают, что умыкнули его мы.

  - Тогда мы в большой опасности.

  - А разве в хоромах нашего зубастого друга, откуда мы тебя вытащили, ты был в меньшей опасности?

  - Уф! Только не это!

  - Мы оказались в опасности уже только потому, что напрягаем свои мозговые извилины чуть больше, чем большинство окружающих нас людей.  

  - Ты хочешь сказать, что этого недостаточно, чтобы хоть как-то себя защитить?

  - Можешь, как страус, спрятать голову в песок.

  - А если уехать? Поменять имя?

  - Пойми одно. Те, что способны записывать сны на "видеопленку", знают, где в тот или иной момент находишься ты, хотя бы по тому следу, что оставляют наши чувства и мысли. Какие бы виды рукопашных единоборств ты ни изучал, каким бы земным оружием виртуозно ни овладел, это тебе не поможет. Каждого из нас они могут, как слепого котенка, удушить во сне; то есть, через сон. Придёт к тебе во сне гипнотизер, и прикажет: не дыши. И ты с ужасом обнаружишь, что не в состоянии сделать ни вдоха. Не просыпаясь, умрешь от удушья. Любая судебная экспертиза решит: асфиксия ноктюрна морталес. Удушье во сне.

  - Во сне наш мозг общается с сознаниями других спящих людей. Есть такая догадка. На интуитивном уровне такие впечатления потом воплощаются в культовые, сакральные произведения искусства: работы Босха, Пикассо, Дали, музыку Баха и Скрябина, поэзию Данте, Блока, Мандельштама, Паунда. В некий код, шифр которого открывает дверцы в подсознание многих людей, делая для них доступными эмпирически "общие" сны. Те, что стремятся к достижению в нашем мире своих скрытных целей, порабощают нас, должны для этого остановить самые яркие из этих кодов, прервать их. Не допустить проникновение людей в тайные слои - особенно "общих" - снов. Один из верных способов: уничтожить носителей. Александр Вяземский был ярким, гениальным поэтом....  

  - Кстати, никто не обратил внимание на одну очень важную деталь?

  - На какую?

  - Когда Александр пустил себе пулю в лоб, он спал.    

 

 

 

 

               - 76 -

 

Полубезумное оцепенение ужаса, овладевшее всеми, кто находился в комнате, не передать словами. Диск, принесённый из "Торо", излучал страх. Но даже это не стало точкой. Движимый наитием, Розен провел на своем компьютере серию сложных тестов. Оказалось, что множество "мув"-файлов - видеоклипов - не содержало никакого видеоизображения в привычном смысле. Каждый кадр любого из этих коротеньких фильмов, "озвучиваемых" специальной компьютерной программой, вместо образов заключал в себе только расплывчатые пятна, мелькания. Никакого Саши, Лены-альтистки или Валерии, никаких улиц, лиц или интерьеров там не было. Откуда и каким образом присутствующим явилось всё то, что они увидели, было непостижимо. Со звуком все обстояло с точностью до наоборот. Профессиональная музыкальная программа "Саунд Фордж", и другие серьезные аппликации, в которые Розен вставлял "пустую" на слух звуковую дорожку видеоклипов, визуально показывали жирные "мотки"-канаты целой звуковой феерии, индикаторы громкости дружно подскакивали, когда включалось проигрывание, а ухо, тем временем, ни улавливало ничего. Как такое может быть!  

 

  - Изображение на диске зашифровано определенным образом, - объяснил Розен, - а человеческий мозг используется как декодер. Когда разные люди совершают в уме одно и то же математическое вычисление, или представляют конкретный предмет, активность мозга складывается на карте магнитно-резонантной томографии в очень похожий, по сути дела - один и тот же, - образ. Карта активности мозга каждого из нескольких индивидуумов, представляющих себе яблоко, складывается в очень похожее "пятно", что отличается от других "пятен". Десятки тысяч понятий, представлений, эмоций, действий, соответствующих конкретным "пятнам" или "рисункам", уже расшифрованы и классифицированы в секретных лабораториях, связанных с разведками наиболее могущественных держав. Без ведома пациентов и без их согласия десятки лет проводится изучение феноменов мышления, эти настойчивые попытки читать мысли. Первыми наиболее активными в этой области стали крупные еврейские корпорации, позже - государство Израиль; за ними последовали фашистская Германия и Советский Союз. Сегодня Израиль так и остается лидером; за ним следуют Соединенные Штаты. Израильский Моссад изготовил портативные магнитно-резонантные сканнеры мозга, с узконаправленным сканирующим пучком. Эти портативные аппараты не больше мобильного телефона. Принцип действия диска Бешеного Сида использует вспышки и пятна, активизирующие в нашем мозгу зоны и типы активности, чётко соответствующие определённым зрительным образам. Попадая через наши глаза и зрительные каналы-нервы в мозг, эти визуальные раздражители способны вызывать в нём в качестве реакции на них формирование мозговых "эйдолонов" разных объектов, и, таким образом, просматривая диск, мы видели всё своим внутренним взором, хотя нам казалось, что всё это прошло на экране. На самом деле экран только используется в качестве генератора вспышек, не более того.

  - Получается, что наш мозг используют против нашей воли.

  - Йесс, сэр. Так точно! Как в армии. Нас элементарно факают в задницу, и плюют на нашу свободу воли, прирождённую способность к мышлению, и на всё тому подобное. Можно себе представить, какие умные трюки используют силы, что испокон веков эксплуатируют человечество, заставляя его работать, как большой и глупый компьютер.

  - Но то мы, а как же наш кусок железа, комп? И он генерирует "активность мозга"? Ведь в Авиде и в Пинакл Студио, и в других программах, ты вычленял из "мув" фрагмента отдельный кадр, и мы рассматривали его, увеличивали изображение, используя "лупу", и всё прочее. И всё реально работало.

  - Возможно, "по умолчанию" каждый файл содержит еще и код-дублер обычного, простого визуального свойства. Известно, что любое графически-цифровое  изображение передается на компьютерном языке с помощью специального текста-кода. Например, картинка в формате jpeg, в начале файлового текста имеет шапку яШяа _JFIF, вслед за чем следует набор знаков типа  &'()*456789:CDEFGHIJSTUVWXYZcdefghijstuvwxyzѓ. С помощью таких кодовых серий компьютер понимает и размещает на экране, как на усложненной шахматной доске, многочисленные "фигуры" линий, штрихов, цветов. Из них образуется конкретное изображение. В "мув" файлах Придурка Сида этот добавочный текст графического кода присутствует скрытно, "обездействованно"; так перед резервными командами системных файлов, что там развешаны "на всякий случай", стоит известное rem. Это значит, что команда в настоящее время блокирована. Только rem у Сида гораздо сложней. Вот, что я и говорил. Смотрите, это и есть он, добавочный файловый текст. За счет него все эти файлы "весят" гораздо больше, чем обычные "мувики". Этот текст отделен от "психического" метода особой перемычкой, что здесь выполняет роль rem. Моргание и мелькание в начале каждого кусочка, возможно, является естественной, не спроектированной специально, подстройкой нашего сознания.

  - А что получается насчет звука? Там тоже какой-то серийный бред?

  - В том-то и дело, что я не знаю. Объяснить, почему мы не слышим звуков, которые находятся во вполне слышимом, согласно данным компьютерных программ, диапазоне частот, не так-то просто. Остается предположить, что это, так же, как и визуальная информация на диске, только раздражители, то есть, некий последовательный код, который в силу своей природы блокируется нашим мозгом. Уши его слышат, определенно, однако, мозг не воспринимает. Почему? Может быть, потому, что он способен воспринимать такую последовательность звуков исключительно в особом состоянии.

  - И что это за состояние?

  - Это состояние сна.

  - Значит, спящий человек воспримет и услышит эти звуки, только, конечно, во сне?

  - Сомневаюсь....

  - Но ты же сам сказал, что....

  - Да, мы, думаю, способны услышать эту звуковую дорожку, но только не снаружи, не из наружного источника, а изнутри сновидения.

  - Как так?

  - Очень просто: она должна транслироваться из того же источника, откуда и все сновидения.

 

Тем временем многообещающее солнечное утро сменилось за окнами жёсткой позёмкой, сухой и колючей. Мягкий, добрый, пушистый снег, "лапочка", как называла его Наташа, быстро исчезал под слоем сыпучего, неласкового, как известка, собрата. Петербург погружался в ненастье затяжной снежной метели. Одиус, обессиленный борьбой с сонливостью, безмятежно спал в кресле, запрокинув голову и сладко посапывая. Петрович, поворчав в коридоре и клацнув вставной челюстью в ванной, поехал к себе. Осталась настывшая атмосфера квартиры, полумрак в спальне, и разъярённая замять за окном, на канале. Атмосфера больничной палаты, вокзала, чего-то казённого. Как бы убегая от этой квартирной "старости", Валентин и Наташа потянулись друг к другу. И тут зазвонил телефон. Какой-то день телефонных звонков!

 

Это был профессор Шульгин.

 

  - Здравствуйте, Владислав Николаевич.

  - Где там мой отпрыск? Далеко? Я названивал ему целое утро, а он, видите ли, у вас. Когда это он успел убежать?

  - Сдаю Вам Ваше чадо с рук на руки, вернее, с уха на ухо, здоровым и невредимым. Эй, молодой человек! Ваш отец!

  - Папа?      

  - Я уже двадцать восемь лет папа.

  - Ты чего? Случилось что?

  - Случилось.

  - Что?..

  - Мой сын вырос полным идиотом.

  - Папа!.. Ну я же в гостях!

  - Зайди ко мне, и я тебе перескажу, что мне сегодня проворчал участковый. Нет, лучше я за тобой заеду. А то ещё по дороге съякшаешься с этим... Фикусом. Еще один блаженный... твой друг.

  - ...нет больше Фикуса...

  - Что?!

  - Ладно, заезжай.

 

  - Проблемы? Отцы и дети? Не зря говорят, что с маленькими детими малые проблемы, а с большими - большие.

  - Да мой родитель....

  - Что? Он хороший человек. Я его давно знаю, хотя мы с ним почти не общались. Хороший, нормальный, здравомыслящий человек. И очень принципиальный.

  - Во! "Здравомыслящий и нормальный!" А сын у него - с приветом. И это его заело, вот.

  - Не будь к нему несправедлив. На таких, как он, мир держится. 

  - В том-то и дело - какой мир!

  - Какой-никакой, а всё-таки наш, человеческий. Другого не знаем. А ты, я вижу, нигилист, как все башковитые горячие молодые люди.

  - Валентин Ефимович, ты бы ещё какой-нибудь анахронизм вспомнил. В наше время это слово, "нигилист", уже и не используется. Базаров: это что-то такое далекое, как первобытнообщинный строй.

  - Придешь, поговорим. Без Недоросля, Базарова и Печорина нет не только российской словесности. Нет самого россиянина.

 

 

 

 

               - 77 -

 

Очередной телефонный звонок дребезжаще прорезал воздух. Нет, определенно, это день телефонных звонков, прямо фестиваль какой-то; "звонят, как в Смольный". Это был Владимир Сорокин. Из Москвы. Как дорогой читатель сего диковинного текста уже знает, Сорокин и Розен, литературные братья-близнецы, независимо друг от друга (тогда ничего не ведая друг о друге) создавали почти идентичные тексты, такие, как сорокинская "Очередь" - и розеновская "Скамейка". И даже то, что называют сегодня сорокинской порнографией, появилось параллельно у Розена и Сорокина задолго до того, как эротизм вошел в моду. Сорокин откровенно и хищно наслаждался своим литературным родством с Розеном, смаковал его с себялюбием эгоиста, с удовольствием осознавая неравенство этого родства: ведь он сам - законный наследник матушки-словесности, известный любому образованному россиянину, тогда как Розен - незаконнорожденный отпрыск, выродок, если перевести с американского или израильского новояза. Одного только он не мог простить Розену, что немного омрачало эгоистичное самолюбование: если все прочие рассказы и повести-близнецы, не считая не похожих на Сорокина розеновских романов, хронологически являли собой счет 1-0 в его пользу, то два текста буквально выхватили идеи или писательские технологии у Сорокина за пару лет до их окончательного оформления, и с тех пор это не давало ему покоя. Конечно, "фузия" Валентина "Впечатления", хотя и тянула на роман по объему, но всецело строилась на жанре рассказа, и этого Владимир ни за что не мог ему простить. А трилогия его "двойника", "Назад, к светлому будущему" - она вообще отняла титул великого писателя у Сорокина, который не решался на открытый плагиат, но сам обдумывал подобную антиутопию годами. Именно она, единственная, способна принести Сорокину всенародную славу и любовь, в популярном жанре, а не в пароксизмах концептуалистских потугов. С тех пор, как их познакомили, и они стали говорить по телефону, горечь эта только усиливалась.

 

  - Приветствую Вас, господин Розен.

  - А! герр Сорокин! Ви гейтс?

  - Зеер гут, герр Розен.

  - У Вас что-то голос дрожит, дражайший, Вы случайно не под мухой... ихь майн... не под шнапсом?

  - Да брось ты, Розен. Хорошо знаешь, что обычно я если и выпиваю, то только вечером, а с утра я работаю. Так и быть, разъясню, отчего у меня голос дрожит. Я сейчас мучительно и долго добирался с дачи до центра, и после этого стресса - путешествия из России в Москву - никак не могу прийти в себя.

  - Так ты мне позвонил, значит, чтобы за мой счет восстановиться:? да? Ай, спасибо, я этого не ожидал.

  - Давай, Розен, просто поговорим, без придирок к фонемам и морфемам. Давно не слышал твой голос; как поживает твоё питерское житье-бытье? 

  - Сплёвывает сквозь зубы. Да ты всё равно ни одному моему слову ведь не веришь.

  - Как же нам с тобой можно верить? Ведь мы писатели.

  - Верный приговор.

  - Да уж....

  - Но если бы ими не были, ты все равно б не поверил ничему, что произошло на самом деле.

  - В нашей российской действительности всё может произойти.

  - А не в российской?

  - Да как сказать? Ты-то вот написал когда-то трилогию "Назад, к светлому будущему". В советские времена, кстати. Когда такие диссиденты, как я, были озабочены только злокозненными провокациями советской власти. Я ждал разных пакостей в основном от этой стороны, а ты поместил возрождение крепостного рабства, вслед за Орвеллом, в умеренную и отнюдь не кровавую Англию. Или всё-таки в Америку? Или это собирательный образ англоязычных стран? Но почему не во Францию? Не в Германию? Твой неофеодализм приходит не в авторитарную Россию, а в страны с сильными демократическими традициями. Такая вот опричнина а ля Запад. Неужели у нас всё так благополучно? Гаишники не берут взяток, органы не открывают липовых дел на тех, кто неугоден, и честных граждан-тружеников не выселяют из их собственных домов только потому, что Лужков там вознамерился строить дачу.

  - Пойми, это только частные случаи.

  - Ого! Ничего себе частные случаи! В таком случае, из этих частных случаев состоит вся наша жизнь.

  - А разве о том, что человеческая жизнь вообще не стоит и ломаного гроша, тебе не говорили?

  - Ну вот. Дождались. Теперь уже боженька виноват. Во всем виноват.

  - Скажи, Владимир, по большому счету, тебя, что, так уж сильно волнуют карманы работников АИ, или больше тебя волнует приближение, или даже нарастание собственной старости, все эти старческие недуги, которые не за горами, отсутствие всякого преимущества у тебя, как у большого писателя, перед всеми остальными, смертными? Или тебя больше волнует отсутствие чёткого понимания, что всё-таки мы узнали такого за последние тридцать лет, что бы нас отличало от предыдущих поколений, имея в виду принципиальное, а не внедрение тех или иных технологий. Или, всё-таки, наши предки знали об этом больше и глубже, и смотрели бесстрашней, чем мы?

  - Уф, ну и заморочил же ты мне голову. Меня, знаешь, теперь больше всего волнуют идеи, находки для моего будущего романа.

  - Так ты решил-таки написать роман?

  - Не решил, а уже пишу.

  - Пиздравляю.

  - Рано поздравлять. Сначала дай закончить.

  - Выходит, роман твой политический. Антиутопия?

  - А что, вам с Орвеллом можно, а нам нельзя? Дудки!

  - Значит, это будет как бы антитеза моей антиутопии. Отрицание отрицания. Так что, задумайся. Быть политическим философом - не самое умное, на что мы с тобой решились.

  - Да-да, играем в благородство.

  - А я и есть благородный. И благородных кровей, и человек благородный.

  - Тогда тебе, тем более, надо подумать о своих соотечественниках, поколениями истосковавшимся по удобной нормальной жизни, хоть чуточку предсказуемой. И немец, и француз, и англичанин могут заявить: "Государство - это я". А я этого о себе сказать не могу. В России это могут о себе утверждать лишь люди из Кремля.

  - А разве это так уж плохо?

  - Что ты имеешь в виду?

  - Что хотя бы люди из Кремля. В твоей любимой старушке Англии - там даже не люди из "лондонского Кремля", заседающие под Дядюшкой Беном; там только "железная леди" Маргарет, королева и Блэр. Только три персоны. Которые могут заявить: "Государство - это я." Как твой любимый Иоанн Васильевич, или деспотичный западноевропейский монарх, которому сия крылатая фраза как раз и принадлежит.

  - Всё это я и сам понимаю. Прекрасно понимаю и без тебя. Разве не выставил я американизированную Россию в "Дорожном происшествии", и не планирую китаезированную в "Голубом вине"? Нет, "вино" как-то пошло звучит, надо будет подыскать другое слово. И всё-таки у нас люди сотни лет мечтали о такой вот "дорожной" России, или хотя бы о той, что в задуманном мною "Голубом ...".

  - Значит, будешь описывать опричнину а ля Руссланд? Всех этих современных опричников, что кормятся с должности?

  - Ну, это очень российское явление - "кормление с должности". Один знакомый би-ссс-несмен говорит: раньше были бандиты - но те хоть с какими-то понятиями были, они волки, а силовики - это гиены, они всё и всех рвут на части. Карательные органы ведь ничего не могут созидать, они лишь отбирают, угрожают, разрушают, делят.

  - Выходит, есть, что отбирать, разрушать, делить. Поясню. В современных странах, где правит клика, насаждаюшая израильскую модель: в Канаде, Соединенных Штатах, твоё согласие делиться с гиенами и коршунами стало самим условием социальной функции. Иными словами, мелкое сито отбора тут работает до всякого там грабежа, разрушения, делёжки. Социальный "сертификат" тебе даётся только при согласии быть попираемым и ограбляемым. Поэтому грабеж тут не приобретает открытых, разнузданных форм. Университетский диплом, успешно действующий магазин или ресторан, адвокатская фирма или туристическое бюро: в Англии, Канаде и Штатах - всё это сегодня позволено тебе лишь на условии такого лакейства, какого в сегодняшней России от тебе постесняются ожидать даже силовики и братки. У нас несправедливость сегодня сконцентрирована в основном на плоскости перераспределения материальных благ; а там - как заключенного, тебя контролируют 24 часа в сутки, вмешиваясь в твои покупки, в личную жизнь, в то, что ты читаешь, что думаешь, как и к чему относишься. Пойми, я не хочу сказать, что, вот, мол, у нас всё хорошо, а на загнивающем Западе... Просто это разные системы. Есть вещи, за которые их можно уважать. И есть такие, за которые можно уважать нас. Но власть - повсюду власть. "Власть отвратительна, как руки брадобрея". Попробуй опубликуй в Дании, Голландии, Англии, Канаде и Штатах то, что мы свободно сегодня публикуем в России!

  - Да, это так, впервые в российской истории писатель может написать, что хочет, а издатель - издать. И кино неподконтрольно. Но и там, и там гайки хотели бы лихо подзакрутить.

  - Забавно получается. Мы, два литератора, общаясь, говорим о политике.

  - А о чём же нам еще говорить? О литературе?

  - Значит, так, как только закончишь роман, пришлешь мне книгу с автографом.

  - С каким? "Моему любимому, дорогому Розену в день рожденья"?

  - А, может, таким образом: "Автору западной опричнины от автора восточной".

  - Стой, стой! Пожалуй, это идея. Назову свой роман "Опричник". Так и назову.

  - А я думал, что ты назовешь его "К светлому опричнинному будущему".

  - Слишком длинно. Роман с таким длинным названием читать не будут.

  - Ага, тебе нужен кассовый сбор?

  - В истории остаются только кассовые писатели.

  - Пожалуй, ты прав. Значит, мне в ней не остаться.

  - А это уже твое дело. Хозяин - барин. Написать кассовую вещь для тебя ничего не составляет. 

  - А для тебя?

  - Поднатужимся, и напишем.

  - Ну, что ж, хозяин - барин. Твое дело, поднатужаться, или нет. Мне вот лень. Я человек инертный. Пишу только удовольствия ради.

  - Мне хотелось бы нарисовать красивую лубочную картинку, а что там внутри, пусть об этом судит каждый читатель, по своему разумению и на своем уровне.

  - Что ж, идея интересная, выразить концептуализм через декоративно-прикладное искусство.

  - Что за чушь ты городишь, Розанчик?

  - А что, разве ты не концептуалист, Володя?

  - Ну...

  - И разве термин "декоративно-прикладное искусство" не соответствует всем научно-академическим, схоластическим и литературно-художественным стандартам?

  - Похоже на пьяное: "ты меня любишь?"

  - Лубу моря в туманной дымке,

    В тумане моря голубом....

  - А это - прикол. Ну-ка, повтори.

  - Кстати, вот что интересно, Сорокин. В своих опусах ты строишь ис сябя профессионального сквернослова. А в общении ты не очень-то и материшься. Не боишься, что кто-нибудь из твоих близких друзей выдаст эту страшную тайну публике. А ведь тиражи твоих книжек ей-богу да и упадут.

  - Ну и хрен с ним. Друзья дороже.

  - Играем в благородство?

  - А я, хоть и не голубых кровей, но человек благородный.

  - Знаешь, что еще нас с тобой роднит, братец Сорока?

  - Что?

  - В личных беседах и в интервью мы с тобой говорим плоско и банально. Не вербальные мы с тобой люди, не евреи.

  - А это - да. Русские люди в основной своей массе пишут замечательно, а говорят коряво. На этой корявости весь наш плоский и ходульный юмор построен.

  - Так что там ты говорил про лубочную картинку? Развей, развий, или, как оно там, дай развитие этой мысли.

  - Пажалста. Прежде всего мне хотелось написать эдакую народно-лубочно-ярмарочную книжку, я специально хотел, чтобы она вышла накануне книжной ярмарки и была похожа на расписную матрёшку.

  - А матрёшка, значит, не декоративно-прикладное искусство. Ну-ну.

  - Да ну тебя с твоим декоративно-прикладным. Чем, скажи, к нему прикладываются? Как к руке попа - губами, или как к воде с марганцовкой - попой?

  - Один - ноль в твою пользу. Замечательный каламбур. Поп, попа (кого? чего?), попом (кому? чему?) - в женском роде, только попадьи не хватает. К ней, кстати, знаешь, чем прикладываются?

  - Ну-ка, поделись, я весь превратился в слух.

  - Да яйцами, конечно, чем же еще? К её попе. Когда туда. И "откладываются", когда оттуда.

  - Своего рода повторяемое причащение. Я бы сказал, возвратно-поступательное причащение.

  - Какие же мы с тобой богохульники, Сракин!

  - Это ты мне за "Розаньчика", да?

  - Вот ещё, выдумал. Не ты ли иногда под репликами и рисунками подписываешься СРКН? Без гласных. Как в древних восточных языках. Намек на иврит, конечно. Есть такая разновидность арамейского, финикийского то бишь, языка. Еще её называют еврейским языком.  

  - Так же БЕЗ гласных. А ты в мою фамилию вставил целых два.

  - В некоторых ивритских словах слог под ударением озвучивается, а появлением гласной, алеф, а без "и" в последнем слоге как же обойтись? Сам понимаешь.

  - Вот слушаю я тебя, Розен, и соображаю: ты в самом деле превращаешься в антисемита, или только придуриваешься. Хочешь, чтобы я через твою оскорбительную глупость подсознательно стал ненавидеть иврит?

  - Если бы ты знал, Сорокин, сколько раз, как генерал Карбышев, твердящий, замерзая, "не выдам", я твержу "не стану антисемитом", а пытка всё изощренней, всё бесчеловечней; пытают нас, Володя, евреи своими беззакониями и вероломствами.

  - Это их проблема. Пусть разбираются со своим богом.

  - Если бы....

  - Значит, никаких судебных тяжб ты со мной вести не будешь, если появится мой роман "Опричник", с некоторым опосредствованным развитием твоих идей?

  - Что за чушь ты несёшь? Конечно, нет.

  - Кстати, знаешь, я прописываю своих героев по канве реальных личностей, и там нашлось место и Алексею Хвостенко, и Пелевину, и тебе, Розен.

  - А я у тебя давно хотел спросить. В том фильме Ильи Хржановского Алексей читает твой текст, или это его собственная импровизация? Что-то очень в духе Хвоста. 

  - Ха-ха, ничего от него. Это целиком мой текст. Просто он говорит очень высокопарно, и получилось, что он говорит как бы от себя. Это всё было очень жестко прописано, но он душевно - или, лучше сказать, эмоционально - наполнил текст.

  - Совсем как наполняемый нами "текст" нашей жизни, который тоже очень жестко прописан. И нам его не изменить.

  - Я ведь, Розен, тоже фаталист. Только об этом никому не скажу.

 

 

 

 

               - 78 -

 

Возле оффиса Капколефарфлюха стояла небесного цвета "Ауди", за ней - БМВ последней модели, и тут же - "Ягуар", не из новых, но зато из самых дорогих моделей. Их Величества Богатство и Роскошь не случайно облюбовали владения влиятельного редактора и предводителя местной секции Бней Брита. Их величества с той же закономерностью отмечали своим вечным присутствием потомственную вотчину Ротшильдов, Шифов, Рокфеллеров, Гиршей, Варбургов, Оппенгеймеров, Коэнов, Гольдшмидтов, Фордов, Дюпонов, Морганов, и прочих еврейских финансовых баронов. Тысячи лет евреи и золото существуют рука об руку, как два реквизита невидимого фокусника. Фокус, в ходе которого материализуется золото, появляющееся через мытарство, работорговлю (для которой евреи сделали больше всех других, вместе взятых), мародерство (за римскими легионами, да и за варяжскими отрядами следовали евреи, взявшие на откуп торговлю трофеями), узуру (ростовщичество), и другие врата отвратительных земных клоак, исполняется поколениями капколефарфлюхов с религиозной фанатичностью и церемониальностью. Это культ, практикуемый открыто до наивности, с подкупающей откровенностью, или, наоборот, скрытно упрятанный в самые отдалённые тайники души.

 

Редактор был всегда адептом этого культа, его фанатичным жрецом, только раньше он сам не осознавал этого, и - вдруг, в один совершенно неожиданный день - прозрел, осознав. Тот момент откровения резко изменил всю его жизнь. "Добрый малый", опекавший талантливых, но бедных и непризнанных петербургских авторов, Исак Борисович немало сделал для отечественной литературы, помогая пробиться наверх росткам восхитительных, свежих и новых имен. Несколько раз он оказывался на грани закрытия; однажды весь тираж одной умной, но едкой книжки был изъят по решению правоохранительных органов, оставив редактора с огромной дырой в кармане. Много несправедливости и помоев вылилось на голову бедного Исака, зато он засыпал в своем ложе из красного дерева, случайно приобретенном на Литейном, с осознанием собственной правоты и неподкупности. Удивительно, что этот человек, который отнюдь не был расистом, иногда чувствовал свой триумф победителя искушений и соблазнов неполным, а свою душевную чистоту и неподкупность чуть-чуть замаранными из-за слишком еврейского имени, которое он носил, и того факта, что он обрезан. Его дедушка, отец матери, Абрам Левин, настоял и на имени, и на обрезании. По обрезанию он получил и второе имя, наряду со светским (Исаак), имя, которое иногда стыдился произносить даже про себя. Иуда. Он не мог себе объяснить, откуда вдруг в его подсознании два еврейских имени и обрезание ассоциировались с пятном на совести.

 

Когда от него ушла жена, уведя с собой двух дочерей, двух ангелочков, он до беспамятства напился, а утром, с резью в желудке и с тупой головной болью, которую без колебания прекратил бы выстрелом в висок, если бы имел револьвер, утром ввалился в квартиру одного из "раввинов", субъекта в чёрной кипе-ермолке, с чёрной бородой и чёрными магнетизирующими глазами. Уже через два часа он совершенно не помнил, о чём с ним говорил Владимир (Зеев) Каплан, но зато с наслаждением растянулся на своем обширном ложе, и мгновенно уснул. Когда через четыре часа он расплющил глаза, он был уже совсем другим человеком, как будто эти часы стали мостом, переправившим его с берега одной жизни на берег совершенно другой. Он почувствовал невероятную легкость и свободу, и понял, что отныне ему больше не надо подавлять в себе желания и соблазны, не надо лгать самому себе о том, что он не любит деньги, что его не прельщает роскошь, что думать о деньгах, представлять их, добывать их как самоцель - ему не приятно. Как по волшебству, через шесть месяцев у него появилась молодая жена, новый офис в центре Петербурга, кругленькая сумма в банке, и новые друзья. От сочинений этих друзей разило потом и кровью, вонью хлева и кладбища, но это были экзотические приправы к блистательной, роскошной жизни, свободе от моральных императивов, наслаждению богатством и властью. Он чувствовал себя так, как будто вышел из тюрьмы после долгой отсидки, из тюрьмы, сковывавшей его руки и ноги, его сокровенные желания, его животные инстинкты. Теперь он был свободен от каких бы то ни было нравственных обуз. Он жил, ни о чём не задумываясь, как живёт инфузория, и это нравилось ему всё больше и больше. 

 

Когда троица, в составе Розена, Петровича и Одиуса, появилась на пороге его кабинета, знаменитый издатель сидел в кресле, спиной к двери, лицом к окну, и над спинкой его высокого кресла виднелась лишь макушка его головы, с чёрным кружком крошечной стильной кипы. Легонько подалкиваемые хорошенькой секретаршей, трое приблизились к центру комнаты. За ними тут же захлопнулась дверь.

 

Еле слышный звук захлопываемой двери определённо был каким-то сигналом, потому что кресло в ту же секунду начало медленный разворот. Трое посетителей ещё ничего не увидели, но почувствовали, что происходит нечто чудовищное. Прошло ещё несколько секунд, и они застыли, загипнотизированные ужасным зрелищем. Бесформенный клубок проводов и шлангов на сидении шевелился, и в этом шевелении было что-то пугающее. Только теперь они поняли, что то, что казалось шлангами, на самом деле представляло собой отвратительные щупальца, и эти щупальца постепенно, миллиметр за миллиметром, приближались к ним. Наконец, за хаосом непонятных живых крючков, отростков и щупальцев, удалось рассмотреть маленькие красные глазки и усики, и непропорционально-уродливую, скошенную головку, в которой сидели эти, излучающие огненную ненависть, глазки.

 

Все пути к бегству были отрезаны; дверь не поддавалась и даже не дрогнула под напором трёх тел, словно её не пробить и танком. Щупальца приближались с отвратительным свистом, как на глазах вырастающий лес, и в комнате уже почти не оставалось свободного от них места. Вместе с местом из комнаты уходил воздух, так как все трое почувствовали, что им нечем дышать. В этот самый момент безнадежности и агонии перед ними встала прозрачная светящаяся стена. Она отрезала некоторые, дальше других продвинувшиеся, щупальца, как бритва, и кусочки этих ещё живых окончаний, покрытые прозрачной или желтой слизью, содрогались и корчились на сером полу. В углу отвоеванного прозрачной стеной пространства материализовался Носиков, висящий над головами троицы в сантиметрах тридцати. За ним открывалась огненная, ослепительная воронка, сужавшаяся и расширявшаяся, как пульсирующее живое существо.

 

  - Быстрее, у нас мало времени.

  - Что, быстрее?

  - В воронку.

  - А кто сказал, что воронка лучше, чем щупальца.

  - У вас есть три минуты сорок секунд на размышление.

  - А что потом?

  - Потом стена рухнет.

  - Да кто он такой, этот редактор? Он, что, сильнее вас?

  - Разве ты не знаешь пословицы: много будешь знать, скоро помолодеешь.

  - Вы, наверное, хотели сказать, состаришься, Носиков. А ты, Одиус, что, с воронкой не дружишь?

  - Кому ты веришь, Валентин! Давай ещё дверь штурмовать.

  - Бесполезно, Одиус. Хочешь жить - прыгай.

 

На улице все, вместе с Носиковым, попадали на землю, отброшенные волной горячего воздуха метра на полтора. К счастью, никто не пострадал. Но у всех стоял в глазах испепеляющий бессильной злобой взгляд чудовища, и его дикий вой, который не остановила даже фантастическая перегородка. "Спасибо, - сказал Розен вполне откровенно. – Как, чем отблагодарить Вас за спасение.. не представляю".

 

  - Не спеши благодарить. Ведь мы теперь в расчёте, верно? Один раз вы спасли меня, теперь я вас. Мы квиты. Советую тебе больше не вмешиваться в наши дела, уехать из Питера, а иначе, как там у вас... пеняй на себя.

  - Это что, угроза?

  - Нет, предупреждение. Мы никому не угрожаем.

  - Но я же пытаюсь вам помочь. Разве мы не делаем одно дело?

  - Это дело - не твоего ума. Не вмешивайся в наши дела. Уезжай или прекрати встревать.

  - А если не прекращу?

  - Тогда у тебя будут, как вы это называете... большие неприятности.

  - Кажется, они у меня давно начались.

 

 

 

 

               - 79 -

 

Когда Розен поинтересовался, сколько "весит" Капколефарфлюх, он наткнулся на серьёзные трудности. Установить размер дохода редактора не представлялось возможным. Однако, выявились тесные контакты Капколефарфлюха с Березовским, Фридманом и другими еврейскими олигархами. Их гипертрофированное самомнение и тщеславные мечты об имени в литературном мире (если не для себя, то для своей челяди, отпрысков, жён, любовниц) всячески стимулировались и раздувались издателем, который не скупился на похвалы, и нанимал самых блестящих мастеров слова для редактирования их чаще всего очень посредственных сочинений. Постепенно Исак Борисович стал незаменимым человеком в глазах еврейской знати, и к нему потянулись за консультациями по поводу интервью, выступлений, заявлений, коммюнике, презентаций, и других подобного рода словесных шарад. Никто так, как он и его редакционный коллектив, не умел тонко скрывать подлинный смысл того или иного заявления, сделав его понятным для узкого круга посвящённых, и абсолютно непроницаемым для остальных. За этими заданиями последовала работа с текстами для государства Израиль и международных еврейских организаций, всё глубже вовлекавшая Капколефарфлюха в сферу глобальной еврейской политики, пока, наконец, он, оставаясь владельцем престижного издательства, не встал во главе местной секции Бней Брита, еврейского международного ЦРУ, НКВД, Гестапо и Ми-5, вместе взятых.

 

Этот пост ставил его над российскими законами, над государством. Попробуй тронь Бней Брит! Тронуть ББ - то же самое, что "тронуть" государство Израиль или США, после чего все "разговоры" перемещались в сферу деятельности американского спецназа и американской армии.

 

С тех пор, как нынешний российский Президент начал войну против еврейских олигархов, у него создавалось впечатление, что на месте одной отрубленной головы вырастают четыре. Опальные олигархи, оказавшись за границей, причиняли российскому государству не меньше вреда, чем на родине. Они уходили сквозь пальцы, как песок, или, скорее, как вода. Они продолжали грабить Россию, издевательски надсмехаясь над её независимостью и гордостью. Они тайно финансировали бесчинства скинхедов, чтоб было "за что" объявить "крестовый поход" на Россию. Ошибкой Президента было то, что он не воспринимал хорошо слаженный хор экономических, политических и военных провокаций, демаршей и диверсий Латвии, Эстонии, Грузии или Соединенных Штатов как проявление глобального еврейского империализма. Точно так же, как не воспринимал этого и Розен. А ведь ему, талантливому предпринимателю, открывалась вся вертикаль мировых финансово-экономических отношений.

 

С его уровня могло казаться, что он работает на себя самого. Он не отстёгивал ни государству, ни браткам, не выделял пожертвований на филантропические цели. Его вклад в российскую экономику присутствовал исключительно за счёт того, что он покупал. Из принципа, он мало покупал за границей, и тем самым кормил уйму людей в России. Но означало ли это, что деньги, им заработанные, принадлежат ему, и, не учтенными, он способен распоряжаться ими и тратить их по своему усмотрению?

 

На самом деле, их настоящим хозяином являлись банки, на депозитивные счета которых эти суммы вкладывались. Для них он - всего лишь дойная корова, одна из бесчисленных пчёлок, что трудятся, не покладая рук... то есть... крыльев, собирая финансовый нектар и доставляя его в ячеистые соты банков. За счёт оборота ЕГО денег они зарабатывали на нём несоизмеримо больше, чем он сам. Но и этот банк-посредник не настоящий хозяин его денег. Все свои рублевые депозиты банк хранит на корсчёте Центрального Банка России, финансовые средства которого используются международной финансовой олигархией, получающей за счёт него прибыль, на столько же превышающую доходы нашего Центрального Банка, насколько доходы местного банка превышают доходы вкладчиков. Однако, деньги Розены приходили к нему в виде канадских и американских долларов, и поэтому лежали на счетах подставных лиц в банках "Доминион", "Скотия", "ТД", и других. Все банки, имеющие дело с американскими долларами, хранят свои основные финансовые ресурсы на корсчёте банка, занимающегося эмиссией валюты США. Это - Национальный Банк Федерального Резерва, который, вопреки названию, не имеет ничего общего ни с национальными интересами американской нации, ни с национальным резервом. Это не государственный, но частный банк, основанный евреями, бессменно управляемый евреями, и принадлежащий евреям.

 

Дважды предводители мировой еврейской олигархии, бароны Ротшильды, пытались подчинить Соединенные Штаты своему экономическому диктату, для начала основав два банка, закрытые американским правительством. В 1913-м году они снова вторглись в пределы американского финансового рынка, на этот раз создав Федеральный Резерв, их третий по счету банк в Соединенных Штатах.

 

Под давлением еврейского лобби и влиятельных еврейских олигархов, в США были приняты особые постановления, касающиеся Федерального Резерва. По статусу, и, согласно писаным и неписаным законам, Федеральный Резерв играет роль национального банка США, валютного резерва, главного стимула (фактора) показателей на американской бирже. Он стоит над всеми законами, над финансово-экономической системой страны. Исследователи этой зловещей структуры, такие, как Линдон ЛаРуш, или Эустас Маллинс, видят в ней заговор против независимости Соединенных Штатов. Во главе Федерального Резерва неизменно стоят еврейские банкиры, и, хотя этот банк воспринимается как государственное финансовое учреждение, это частная компания.

 

Доход его достигает 200-сот миллиардов в год, но ни разу за всю свою историю банк не отчитался перед государством и его контролерами, ни разу не опубликовал своей бухгалтерии. Основывая Федеральный Резерв, Ротшильды поставили во главе своего родственника, зловещего Якова Шифа. Член американского конгресса, Чарльз Линдберг, современник "Закона О Федеральном Резерве" (23 декабря 1913 года), дал такой комментарий: "Этот законодательный акт заложил самый колоссальный денежный фонд на Земле. Как только Президент подпишет этот акт, невидимое правительство власти денег станет видимым и легальным (....) Принятие этого закона о банках и валюте - величайшее преступление всех времен".

 

Президенты или Премьер-Министры, противившиеся планам Ротшильдов, пали жертвами наемных убийц, так же, как монархи - от рук террористов и революционеров. Когда Кеннеди пригрозил лишить Израиль огромной американской помощи и военной поддержки, если "еврейское государство" не остановит своей атомной программы, тут же случилась эпохальная трагедия в Далласе.

 

Оперативной частью организации убийства Президента, в подготовке которого участвовали будущие президенты Соединенных Штатов Линдон Джонсон и Джордж Буш-старший, занимался цэ-эр-ушник, еврей Франк Сурджис, что известно из посмертного признания оперативника ЦРУ Е. Ховарда Ханта. Организацией, ставшей козырем Израиля и мирового сионистского движения, как раз и сделалось ЦРУ, насквозь ин фильтрованное высшими еврейскими кругами, на все посты Управления поставившими своих людей. Известно (из признания того же Ханта, а также из тысяч других источников), что Кеннеди собирался "разодрать ЦРУ на тысячи маленьких кусочков", уничтожить эту зловещую теневую структуру, которая уже тогда фактически начала править Америкой. "Перекрыть кислород" еврейскому государству, и расформировать ЦРУ: это были две, тесно связанные между собой, линии противодействия мировому еврейскому правительству. 

 

Дело Вотергейт (импичмент президента Ричарда Никсона) по сути было очередным убийством - только без крови. Политическим убийством такой видной фигуры, как Никсон. Он был личностью с большой буквы, как и Кеннеди. Не побоялся больно затронуть интересы американской еврейской олигархии и государства Израиль.

 

Импичмент Никсона явился переломным моментом американской истории, событием, которое определило сроки агонии американской демократии. Розен ездил тогда из школы в спортивный клуб в двадцати минутах ходьбы от станции метро "Гостинный Двор", на занятия фехтованием, и нередко ждал по тридцать минут своей очереди, пялясь в подернутый сеткой помех экран телевизора. Мужественное лицо американского президента и что-то такое, что трудно было определить словами, сделало его заядлым болельщиком, неравнодушным зрителем политического матча, симпатии которого были всегда на стороне Никсона.  

 

Вторично дело Вотергейт заинтересовало его тогда, когда от еврейских активистов, работавших на мощную сеть израильских организаций в СССР, он услышал почти из первых уст (ему сказали, что это заявил один из эмиссаров Израиля), что "мы убрали Никсона". Хошь - верь, хошь - не верь, как и словам Шарона, сказанным Перецу: "мы правим Америкой".

 

И, тем не менее, через много лет подтвердилось... 

 

Прошло 30 лет с тех драматических событий - и бывший верховный чиновник ФБР, один из тогдашних директоров Бюро, еврей-сионист Марк Фельт, заявил, что он был "глубокой глоткой": иными словами, это он подставил Никсона. 31 мая 2005 года на канале NBC Брайан Уильямс и Тим Рассерт подтвердили, что статья в газете "Вашингтон Пост" о том, что именно Марк Фельт являлся ключевым инициатором и причиной Вотергейта - абсолютно права. Так и есть: евреи политически убили Президента.

 

Главный редактор газеты "Вашингтон Пост" Бен Брэдли заявил, что это "последний секрет" дела Вотергейт. Мы скажем, что это - "первый секрет", а остальные секреты никогда рассекречены не будут.

 

Из других источников известно, что инициаторами подслушивания были те же самые евреи-сионисты. Которые потом поставили Президента в такие условия, когда тому ничего другого не оставалось, как заняться покрывательством. И разоблачаемые, и разоблачитель (Марк Фельт) играли в одну и ту же игру и работали на тех же самых хозяев.

 

Все, кому "положено было" знать, ясно осознавали, что именно евреи убрали Никсона, убили Кеннеди, и потому все другие президенты после него стали гораздо сговорчивей, когда дело касалось многомиллиардной помощи Израилю, поставки "еврейскому государству" бесплатных вооружений, или защиты его в ООН и в других международных организациях, покрывательства преступлений, совершаемых израильтянами на оккупированных территориях и по всему миру. Поэтому администрация Клинтона дала евреям-экстремистам зелёный свет во всех государственных органах, и они валом повалили туда, наводняя все без исключения государственные структуры, парламентские комиссии и силовые министерства. Никогда прежде евреи-экстремисты не имели такого представительства во всех властных структурах США.

 

Но, как известно, "как волка ни корми"... Дай крокодилу палец, он откусит руку, дай ему руку, он отхватит плечо... И харизматичная личность Клинтона, переизбранного на второй срок, его уверенность в себе и всеобщее обожание - поистине всенародная любовь: всё это взбудоражило еврейских банкиров. Им показалось, что их власти "мало", что они недостаточно контролируют положение, что гои подзабыли уроки, которые им преподали евреи на примерах Кеннеди и Никсона.

 

Тогда в роли Марка Фельта на сцену выходит жидовская сучка Моника Левински, и всё повторяется, как при Никсоне. Снова импичмент, только вместо Вотергейта - Левински-гейт. Можно не сомневаться, что для "удержания в седле" Клинтон пообещал евреям-экстремистам новые войны против арабских стран, новые места в американской администрации и новые миллиарды помощи Израилю. Если кто-то сомневается в том, что Моника, в сговоре с жидовкой Хиллари, женой Клинтона (супругой-оборотнем, которую некоторые называют "Киллари"), получила задание утопить Клинтона (а в дальнейшем поддержку) от Моссада, пусть посмотрит документальные кадры Моники в Израиле, где её встречают с помпой, толпой и цветами, как национальную героиню. Ни дать, ни взять, Юдифь с головой Олоферна.

 

 

 

 

               - 80 -

 

Подобные "дегенеративные" рассуждения залетали в голову Розена, чтобы его смущать, искушать и сбивать с пути. Как партизан из лесного отряда "Красная искра" под пытками в Гестапо, он мужественно твердил, сплёвывая кровь на землю: никого не выдам, умру коммунистом, что в его случае означало: не поверю ни в какой мировой еврейский заговор, не стану антисемитом. Он мужественно выдерживал пытки сомнениями и фактами, первые посылая на три буквы, а вторые признавая амбивалентными.

 

При мысли о пьяных мужиках и бабах в первых рядах толпы на Васильевском, выкрикивавших в 1999-м "Россия для русских!", "Бей жидов!", "Долой интеллигентов!", Розен моментально съёживался, ощущая неприятную пустоту в желудке, и земля уходила из-под ног. Развязный, бессмысленный бунт разъярённой черни предвещал мало хорошего не только евреям, но всем инородцам, населявшим просторы матушки-Расеи. В сквере у Академии один громила сменял другого, примеряясь к ораторству, а Розен стоял тогда, прислонившись к дереву, и глупо улыбался. И только потом его внезапно прошиб холодный пот при мысли, что его могут узнать, окликнуть "Розен", "Ефимыч", и всё стадо со страшным топотом сбежится его кончать. Эти горящие безумным огнем глаза, эти лица со следами вырождения, эти тонкие губы, трясущиеся от предвкушения завтрашней крови: они несли угрозу гибели всем "не таким" - красивым, статным, образованным, родовитым. Как бесформенная, бездумная биомасса, толпа напоминала фантастическое животное, различавшее себя саму от "не себя" на генетическом уровне, готовая умерщвлять на своем пути всё, что "не она", всё, что дышит и движется. Так бывало уже не раз, что жажда еврейской крови оборачивалась уничтожением цвета нации, тех, кто мог бы помочь стране подняться над другими, процветать и защищать себя без пролития крови десятков миллионов соплеменников. Так было не только в России. И неизменно вслед за еврейскими погромами на высшие посты государства приходили жиды - палачи, инквизиторы, комиссары и конквистадоры. Еврейские погромы - и воцарение евреев в правительстве погромщиков: неизменно идут рука об руку. Зарубежные евреи не жалели жизней русских евреев, используя последних как наживку, как трут для разжигания большого костра. Американским и прочим заграничным жидам нужно было, чтобы разбушевавшаяся толпа лишила жизни представителей русской элиты, обезглавив и обескровив страну. Потому они подстёгивали ненависть к простым евреям, тайно поддерживая погромщиков. Еврейские олигархи и чиновники Бней Брита, Сохнута, Бейтара, Хеседа, Моссада, видные раввины и левиты не пострадают. От любой озверевшей толпы их спасёт американский спецназ.

 

Только в этот момент Розен отметил, что его мысль-шельмовка выкрутилась, продолжая рассуждать антисемитскими категориями. Но разве он, немец, способен воспылать ненавистью к евреям? Кому, как не ему, переворошившему горы источников, включая такие редкие книги и древние рукописи, архивные материалы и музейные экспонаты в десятке стран, какие мало кому удавалось переворошить: кому, как не ему, знать, что в европейских евреях, ашкеназах, "90%" немецкой крови. Отчего же ему ненавидеть часть своих соплеменников? А эта расправа Гитлера с европейским еврейством, так называемый Холокост? Это была гражданская война, разборка между немцами - и немцами, а её сегодня представляет мировое еврейство в качестве уничтожения немцами другой нации.

 

И опять он поймал себя на антисемитских размышлениях.

 

Памятуя о том, что клин выбивают клином, Розен отыскал в своем обширном хранилище сочинение Лёши Лещинского, потомственного польского дворянина и заядлого антисемита. Розен "стащил" этот текст с Интернет-форума, куда его тиснул явно не Лёша (Лех), а кто-то из постоянных заядлых спорщиков, под измененным названием "Эра единовластия". Лёша писал:

 

"С тех пор, как - после гибели рабби Акивы - схоластика и демагогия в еврейском образовании поднялись над мистицизмом (попытка хасидизма возродить мистицизм не увенчалась успехом), принципы макиавелиевской софистики стали паразитировать на иудаизме, что в социально-политическом контексте неизменно выражалось в экстра-изощренной концентрации мысли и усилий на борьбе за привилегии и власть. Корпоративность и сговор стали доминирующими константами в еврейской среде, приведя к тренингу умов десятков поколений на бесполезных и даже вредных для иудаизма ценностях и их достижении - на ценностях "Золотого Тельца".

"Вредных для иудаизма ценностях и их достижении..."? Ну-ну.

 

Расцвет еврейской казуистики привел к невиданному совершенствованию сверхвиртуозной техники достижения доминирующих социальных позиций: открытому там, где это евреям было позволено, и тайному - там, где дозволения не было. Спонтанно возникавшие на более низком уровне сообщества "борцов за положение в обществе", на более высоком уровне еврейской среды превращались в тайные общества, в высокоорганизованные и вооружённые знаниями "торгово-политические" братства, оснащенные замешанной на иудаизме идеологией обособленности и неприятия ничего "чуждого".

 

На протяжении многих сотен лет Римской, мусульманской и христианской истории эта еврейская мафия противостояла не менее страшной мафии национальных государств, так, что в определённых пределах образовался своего рода баланс сил.      

 

Еврейская "вольница" способствовала развитию революций и гуманизации обществ, и сама подверглась некоторой демократизации и плюрализму, хотя в целом и оставалась "партизанской диктатурой".      

(Способствовала "гуманизации"? Революциям: о, да! Без всякого сомнения. Разрушительных революций).

 

Когда полнота "второй" (еврейской) власти и её махинации становились нестерпимы, или когда власть в том или ином государстве захватывал одержимый узурпатор, начинались репрессии против всех евреев, а не только против тех, кто реально мог быть отождествлён с этой липкой и грязной властью. Наоборот, именно носители этой "второй" власти и ускользали от неприятностей, которые обрушивались почти исключительно на головы тех, кто "имел несчастье" просто родиться "евреем".      

 

Мафия национального государства не могла поступать иначе в силу того, что в противном случае ударила бы в своё собственное отражение. Нет, мафия национальных государств не желала открыто бороться с такой же самой мафией, а скрывала суть кооперации и противостояния за ширмой "еврейского вопроса". И не бытовой антисемитизм или деятельность борцов с еврейским заговором приводила к погромам и убийству евреев, а хорошо спланированные и до мелочей разработанные акции национальных государств.      

 

Этот дуализм - сговор между еврейской и национальной мафиями при их безостановочной борьбе - длился веками, в какой-то степени ограничивая беспредел сатанинских владык этого мира.

 

Так было до 1948-го года.      

 

С момента появления на карте мира государства Израиль - с попутным арабским геноцидом и полунасильственным, а иногда и насильственным ввозом сотен тысяч людей (евреев и не только) на землю Израиля - "вторая" власть превратилась в такое же национальное государство, в эквивалентную любой другой государственной власти мафию.      

 

Однако, используя весь прошлый многовековый опыт тайной власти и непропорционального влияния на правительства наиболее мощных стран мира (также и в самих правительствах), еврейская национальная государственная мафия стала тяготеть к статусу "мирового правительства".

 

После развала СССР вообще больше не осталось никакой альтернативной политической силы, по мощи сопоставимой с мировой еврейской верхушкой. 

 

Захватив практический полный контроль над самой мощной и агрессивной державой - США, - еврейская мафия получила возможность неограниченного диктата своей политической воли всему миру. Президенты США превратились в наместников еврейской власти, а Конгресс - в её послушное орудие. Никсон и Клинтон предприняли робкие попытки сопротивляться, однако, это только выявило всю глубину и цепкость еврейского контроля.      

 

Но неограниченная политическая власть только подчеркивает ничтожность и никчемность человека. Вместо в чём-то положительной в прошлом роли, еврейская ("вторая") власть превратилась в отвратительное и разлагающее весь мир явление, ничуть не лучшее, чем гитлеризм, сталинизм или диктатуры Мао и Пол-Пота.      

 

Трагедия человечества заключается в том, что любая сильная власть точно "не знает", чего она хочет. На любых, изначально самых благих, намерениях сильной власти неизменно паразитирует бюрократизм, который становится чудовищной раковой опухолью общества, существуя сам для себя, подминая всё общество под свои эгоистические интересы.      

 

Еще ДО создания Государства Израиль сионистская верхушка превратилась в самый страшный бюрократический аппарат в человеческой истории. В дальнейшем израильское чиновничество сделалось наиболее садистским, наиболее бессмысленным и хищным бюрократическим образованием из всех, что знал человеческий опыт. Под предлогом "борьбы с антисемитизмом" и администрирования "еврейских нужд диаспоры и иммиграции в Израиль", израильская бюрократия распространилась на все страны Северного полушария в виде Еврейских конгрессов, Бней Брита, Байтара, Хеседа, Маккаби, Анти-Дефамационной Лиги и других подобных структур. Все эти структуры существуют не для тех целей, ради которых они, якобы, создавались, а ради себя самих: ради усиления своего собственного влияния, власти, обогащения.

 

Газеты и телевидение, парламенты и муниципалитеты, благотворительные организации и фармацевтическая промышленность, университеты, больницы, банки и биржи - всё оказалось в руках еврейских магнатов или связанных с ними "наместников".      

 

Так постепенно оформился мировой сионо-фашистский переворот, который захватил все сферы жизни и распространился на все виды человеческой деятельности. Народы мира сами спровоцировали и подтолкнули этот переворот: своей жадностью, "антисемитизмом" и расизмом.

 

Действительно, наиболее мощное сопротивление этому перевороту существовало, как этого и следовало ожидать, в самой еврейской среде. До тех пор, пока существовала еврейская оппозиция наступлению мирового еврейского тоталитаризма, вся полнота власти не могла перейти в руки еврейских экстремистов. Однако, национальные государства не вступились за права преследуемых еврейской мафией еврейских диссидентов. Любые жалобы на такие преследования натыкались на неизменный вопрос: а ты кто сам - еврей? При этом подразумевалось даже не вероисповедание, а генетическое происхождение!      

 

Нацизм укоренился повсюду - и в еврейской, и в не-еврейской среде!      

 

Так мы оказались жителями эпохи апокалипсиса, когда еврейские экстремисты ведут мир к гибели. Рабство, беспредельная жестокость, геноцид, узколобое мещанство - вот основные черты современной израильской власти и мирового "еврейского правительства".     

 

"Палестинский вопрос" в настоящих условиях - это пробный камень еврейских экстремистов. Если израильский режим будет в состоянии сделать "все, что он хочет" с палестинцами, он сможет сделать "все, что он хочет" со всем миром. Для окончательного развертывания фашистского еврейского переворота во всем мире еврейским экстремистам - чудовищам типа Шарона и Нетаньяху - нужен только "поджёг рейстага" где-нибудь в Париже, Лондоне или Нью-Йорке.      

Декабрь, 1999."  

 

Совсем свежая статья. Если бы только знать заранее, где начнётся! Рассыплются ли Кремлёвские башни от подложенной бомбы; или облако чёрного дыма повалит над Темзой из обугленных взрывом чёрных руин; или Голливуд, этот еврейский мальчик на побегушках, не зря приучал наше сознание к виду падающих нью-йорских небоскрёбов?   

 

 

 

 

               - 81 -

 

Угроза Носикова не давала Розену покоя. Его больше угнетала даже не опасность сама по себе, но то, что угроза сразу никак не проявила себя в исполнении. С ним играли, как с наживкой, как с червяком.

 

Автобусы и троллейбусы шли полные, набитые людьми, как траулерные сети - рыбой. День принес неожиданную, затенённую атмосферу, на два часа, или на три часа. Почтальоны, попавшиеся на глаза в двух разных местах. Гаишник с жезлом, управляющий движением. Пушистые, правильные снежинки на рукаве, будто вырезанные из тонкой белой бумаги. Грустный взгляд таксы, ведомой на поводке. Собачьи глаза никогда не врут. А человечьи научились притворяться, имитируя каждое чувство. Необратимость. Вещи, которые нельзя исправить. Нельзя нажать на undo. Фальшь, которую вдохнул, набрал в лёгкие, - она как отравляющий газ, и больше не дышать тебе чистым воздухом. Вычеркни себя из списков людей этого мира, как солдата, павшего на поле боя - из мира живых. Решения, однажды принятые, необратимые, как отправление электрички со станции метро. Ты понимаешь свою ошибку, но поезд ушёл, и его не догнать.   

 

Так же, как пуля настигает в любой момент - зевак, прохожих, солдат на привале, когда они ни с кем не воюют, а просто откупоривают банку тушёнки, - так настигает шок непоправимости, неотвратимости фатальных событий. В самый разгар шахматной баталии, на середине переправы, в гоночном автомобиле. И никто никогда не узнает, почему лучший шахматист мира вдруг проиграл более слабому сопернику, или отчего утонул Чапаев (киношный, не настоящий), или что побудило гонщика с мировым именем решиться на смертельный маневр. Ясное и страшное осознание бесперспективности и бесполезности битвы, тщеты борьбы, отсутствия всяких желаний, никчемности жизни. Подневольный пересмотр всех ценностей, подведение неотвратимых итогов.  

 

Фабульная шелуха оседает осенними листьями, а голый смысл претит всему живому. В самом деле, мы просто живем, а не "для того, чтобы...". Жизнь - она как воздух: просто жизнь, она есть, не требует объяснений. Мягкая вода бассейна, сильные руки массажистки, упругая почва на тенистом корте, удачный выпад на тренировке по карате: все это радости тела, удовольствия, которые как солнечный вихрь. Они проносятся ни для чего, как ни для чего цветы, улыбка младенца, нежность собаки. Они "просто так", и это самое дорогое.  

 

Домой идти не хотелось. Такие моменты бывали во все времена. Уютное гнёздышко от них не становилось неуютней. Просто весь мир соединялся в кольцо, включая и его жилище. Два кафе, одно тёплое, как свернувшийся на печи кот, и второе - с неприятным бряцаньем подносов и с пронизывающим холодком, проникающим сквозь окна. Низко посаженные, они шли почти вровень с тротуаром, в профиль схватывая мужчин и женщин в зимних уборах, спешащих по заснеженной улице, высокомерных, несущих свои пушистые шапки, как короны. Напыщенные, надутые, со вздернутым носом "гусары", и такие же дамы, шагающие, как клуши, не видя ничего вокруг себя. И вдруг - живое, раскрашенное чувством лицо. Эта ещё не успела подурнеть и надуться, как старый индюк. И вдруг... Крупный, полный господин, в каракулевой шапке и в пальто с таким же воротником, неловко поскользнулся, налетел на неё - и выбил сверток из красивых рук. В немыслимом пируэте девушка успела подхватить свёрток, но из него посыпались на тротуар бутерброды и булочки. В низком окне промелькнуло готовое разреветься лицо.

 

Почти в ту же секунду Розен оказался на улице. "Помочь?" У незнакомки оказались глубокие зеленовато-серые глаза с подведенными тушью ресницами. В них боролись любопытство и озабоченность. "Молчание - знак согласия". Даже упрятанное назад, в сверток, его содержимое не стало съедобным. Еда была бесповоротно испорчена.

 

  - Расстроились? - спросил Розен. -

  - Тут был завтрак для трех пар. -

  - Так Вы - фигуристка? -

  - А как Вы узнали? - 

  - Но Вы же сами сказали.

  - Да мало ли какие пары....

  - Так это же прямо трагедия.

  - Похоже на то. Я ни за что не успею купить новые.

  - Постойте. Никуда не уходите. Я мигом. Обещаете?

  - Рискну.

 

Не прошло и десяти минут, как рядом с тротуаром остановилась Мазда-джип, и Розен, открыв дверцу, прокричал: "Залезайте, быстрей, надо ещё заехать за завтраком". Лишь на секунду показалось, что девушка колебалась; в следующее мгновение она уже плюхнулась на сиденье.

 

  - Вика.

  - Виктория, значит.

  - Нет, просто Вика. Не люблю, когда меня называют по паспортным данным.

  - Будущая чемпионка. Или уже не будущая?

  - Ой, совсем забыла. Куда Вы меня везете?

  - В комплекс "Юбилейный", куда еще?

  - Опять угадали. Вы, что, волшебник? Или экстрасенс?

  - Ни то, ни другое. Только по дороге заберем Ваш "завтрак туриста". Я позвонил и договорился. Все уже готово. Ну, я там от себя добавил кое-что в Ваш рацион. Или тренер не разрешает?

  - Смотря что.

  - Ну, вот и посмотрите.

  - Спасибо.

  - Послушайте, это какая улица?

  - Что, боитесь, думаете, я Вас украду? Выпадение.... булочек - это тоже я подстроил. Чтобы воспользоваться предлогом. И везу Вас.... прямиком в посольство США, где Вас отправят ракетой на Шатл, а оттуда за океан: чтобы русские таланты работали на Америку.

  - Может, мне лучше выйти?

  - Выходите, если не хотите получить завтрак на троих. Мы одну минуту не доехали. А вот и он.

  - Ой, какой дяденька!

  - Мой знакомый. Кулинария - его основная работа. А вообще-то он собаковод.

 

  - Пока, Серега, спасибо, что выручил.

  - Вы ему сколько заплатили?

  - Напрасно роетесь в карманах, девушка. Карманной мелочи на такой завтрак не хватит.

  - Да.... правда.... это же стоит уйму денег.

  - А Вы что делаете в свободное от катания время?

  - В свободное от катания... я учусь.

  - Только не подумайте, что я Вас допрашиваю. Просто хочется поддержать разговор. Что изучаете?

  - Филологию. Хочу выучить французский и немецкий. А потом.... может быть, китайский.

  - Что ж, профессия как профессия. Комбьен де тамп ву (з) этудье франсэз?

  - Ого! Да Ваш французский лучше моего.

  - Не перехвалите только. Эс кё ву префере л-отр ланг?

  - Какой еще другой?

  - Вы же сами сказали: Дойче шпрахе. Натюрлихь. Мир хабен нох цайт.

  - Нет, нет, нет. Мой немецкий пока что почти на нуле.

  - Что скажете - убедил в том, что я агент иностранной разведки? Точнее, разведок. Говорю ведь на нескольких языках.

  - Постойте.... Так мы же почти приехали. Как Вам это удалось?

  - Так же, как и Вам. Ехали-то вместе.

  - Рада была познакомиться.

  - И я тоже.

  - Неужели Вы мне так вот и дадите уйти?

  - А что, Вы предпочли бы сценарий, в котором я б Вас украл? Или Вам хочется, чтоб на прощанье Вам спели колыбельную обо всех Ваших девичьих прелестях? Тогда это не по адресу. Как бы я к вам ни относился, я никогда не рассматриваю вас в качестве домашних животных, породистых, но лишенных человеческого ума.

  - Кажется, Вы меня неправильно поняли. Я хотела сказать, что Вы потратили много времени и денег. Зачем?

  - Пустяки. Когда видишь на улице надутые, спесивые рожи, заносчивые носы и подбородки, и среди них вдруг - одно нормальное, искреннее лицо, хочется для этого лица (видите, какой получается каламбур) сделать что-нибудь особенное, особенно когда оно попадает в беду. Когда есть деньги, открывается много возможностей, включая и эту: недолго побыть добрым волшебником.

  - А у Вас правда много денег?

  - Достаточно.

  - Забыла...

  - Что?

  - Есть слово такое... ну, когда что-то делают просто так, без выгоды...

  - А... альтруизм это слово.

  - Ого, Вы прямо - энциклопедия. А можно, я посижу еще минут пятнадцать в машине?

  - Сидите хоть двадцать!

  - А Вы шутник, и с иронией.

  - Что, машина нравится?

  - Тачка, конечно, классная. Но дело не в этом. Мы просто приехали слишком рано...

  - Вам не угодишь. Медленно плохо. Быстро тоже плохо. СЛИШКОМ быстро.

  - Нет, нет, мне идти раньше времени не хочется... там сидят... всякие оболтусы...

  - И подтрунивают. Да?

  - Да, что-то в этом роде. А если бы я тоже была доброй волшебницей, что бы Вы хотели от меня получить?

  - Тогда... я хотел бы получить от Вас мини-интервью, а точнее, даже не интервью, а ответ на один-единственный вопрос. Заметьте, не предложение, не просьба, а самый настоящий вопрос.

  - Задавайте.

  - Но сначала обещайте мне, что не обидитесь, не исчезнете, как фея, щёлкнув пальцами, и не превратите меня в жабу.

  - Обещаю.

  - Что Вы согласны ответить на любой вопрос.

  - Да, на любой.

  - Откровенно.

  - Откровенно.

  - Очень откровенно.

  - Да задавайте же!

  - Тогда скажите, что Вы испытываете в минуту оргазма.

 

Казалось, что её рука, напряженная, нервная, с тренированными пальцами, ударит неминуемо и больно, но он и не подумал схватить её за запястье и уклониться. На какую-то долю секунды их глаза встретились, и её пальцы разжались, остановились, подрагивая, в нескольких миллиметрах от его лица. Дальнейшая её реакция оказалась совершенно непредсказуемой. Когда её мягкие податливые губы прикоснулись к его открытым губам, и горячая, импульсивная встреча языков заставила оба сердца стучать быстрее, её глаза, прежде, чем закрыться, округлились так, будто она видела сама себя со стороны, совершенно поражённая своими действиями.

 

 

 

 

               - 82 -

 

После тренировки Вику отвозил домой, по просьбе её родителей, помощник тренера, или за ней приезжал на четырехдверном "Ситроене" её собственный папаша. Хотя фигуристке шел 24-й год, в её семье к ней относились, как к 14-летней девочке-подростку. У папы, мелкого служащего, были на этот счёт свои собственные стандарты. Однако, Розен знал, что Вика уже давно не была девочкой. Тренировки, соревнования, разъезды, выступления за границей: при таком интенсивном режиме кое-что явно выходило из-под родительского контроля.

 

За время 15-минутного общения Вика успела выболтать, что иногда остается ночевать у подруги-фигуристки. Редко, но случалось, что тренировки заканчивались поздно, и тогда просто не оставалось бы времени на сон, после долгой дороги домой. Подруга жила неподалеку, и у неё была видавшая виды Ауди. 

 

Розен живо представил себе, как от спорткомплекса "Юбилейный" отъезжает эта Ауди на глазах сидящего в "Ситроене" папаши, и обе девочки делают ему ручкой. А на заднем сиденье, под ветошью - он, Розен. Вездесущий, пронырливый питерский Дон-Жуан. Вряд ли страстного любителя группового секса, сегодня его обуяло желание побарахтаться с двумя девчонками, но нет, подумал он, не стоит ни делать этого, ни даже пробовать. Вика - не тот случай. Тогда, мечтал он дальше, Ауди подъедет к самому дому подруги - а вдруг родительский "Ситроен", крадучись, потянется следом. Подружки войдут в дом, словно нет никакого Розена. А тот, дождавшись Вику в машине, через минут 20 повезет её к себе, на Фонтанку. Он ведь волшебник, он сделает так, чтобы все звонки на телефон Викиной подруги автоматически переводились на его мобильник, и Антон Иванович, папа чемпионки, будет спать спокойно.

 

Однако, в реальной жизни всё случилось иначе. Во время полуторачасовой форточки между лекциями Розен встретился с Викой, и повел её в полуподвальное подсобное помещение, где имелся вполне приличный диванчик, немного жестковатый, но зато без клопов. Железная дверь и отсутствие видеокамеры гарантировали конфиденциальность, а полуподвальный антураж лишь придавал романтичности. Толстые перекрытия надежно глушили голоса студентов, а Викин шёпот был не громче, чем шёпот мышей. Она оказалась способной ученицей, и Розен предполагал, что её потянуло на связь с ним то же, что и на фигурное катание: неодолимое желание что-то выразить телом, узнать, прочувствовать такие его возможности, которые по-другому не открываются. Она была исключительно хорошо сложена, без присущих многим фигуристам типичных эстетических "дефектов". Её широко разведенные колени, округлые и аккуратные, как набалдашник роскошной трости, длинные ноги, как бы одетые в невидимый флер, острые кончики свежих девичьих грудей: всё дышало таким совершенством, что казалось неправдоподобным, как произведение гениального скульптора. Её упругие ягодицы на ощупь напомнили гладкую и тёплую поверхность одного старинного кожаного дивана, на котором Валентину довелось сиживать в Риме. Владелец утверждал, что отдал за него баснословную сумму. Это была уникальная вещь исключительно тонкой работы. Кем бы ни был тот мастер, он знал толк в женщинах. Резьба, инкрустация, и, главное, кожа дивана особой выделки: всё несло странные, запутанные, и при этом пугающе очевидные ассоциации с женским телом. И, если набивка или свойства кожи, или то и другое сиденья живо связались в представлении Розена с тем, что у Вики располагалось ниже пояса, воспоминания о прикосновении к подлокотникам пробуждались прикосновениями к шелковистой поверхности её рук. Его пальцы скользнули по Викиной коже между бедрами, по этой нежной, мягкой, податливой поверхности, и какая-то пелена словно заволокла сознание. Вика вполне осознавала, какие ощущения она пробуждает в нём тем или иным движением, приближаясь или отдаляясь горячей волной, дозируя и смакуя невидимые, но мощные токи. Она нанизывала себя на его богатырское мужское оружие самозабвенно и медлительно, как во сне, но с предельной чувствительностью, превосходящей самые ясные моменты сознания, и улавливая прикосновения, контакт каждой клеточкой своего неповторимого тела.

 

Упругость и мягкость, холод и жар, податливость и настырная твёрдость сочетались в этом неповторимом совокуплении, где двое участников импровизировали и творили, играя высокий спектакль. С лихорадочной, горячечной поспешностью Вика прижала к его губам свои твердые, напрягшиеся губы, и он всосал их в себя, оставив её на долгие секунды без дыхания. Она пыталась набрать воздух носом, подрагивая его точеными крыльями, но волна судорожного спазма не позволила ей, разливая по её лицу и груди уже почти панику. Когда он проник в её рот своим чувственным языком, и её язычок затрепетал, как лань, попавшая в клетку, а низ её живота, вобравший в этот момент весь розеновский фаллос без остатка, стал конвульсивно пульсировать, смесь всех этих разнородных ощущений достигла в ней своего пика, и внезапно, без предупреждения, её тело глубоко содрогнулось, переломленное пополам непосильной даже для неё ношей наслажденья, и она от неожиданности упала на Розена. Этот предельный контакт с её обнаженным телом нёс в себе заставшую врасплох магию. Прилив неожиданной нежности, и эти горячие прикосновения сосков её налитых грудей, её плотно прижатого живота, невесомой паутины её рук вызвали ответную дрожь и в нём, но его сознание не поплыло, и его семя не брызнуло от близости к неудержимой истоме её клитора. Он всё ещё двигался в ней, в обволакивающем, невесомом, "инопланетном" пространстве, как будто не принадлежащем им обоим, и в ответ на эти движения Вику взяла в плен ещё более всеохватная дрожь, сжавшая всё её существо плотным кольцом оргазма. Теперь "бесконечная" внутренность её бедер, горячая мягкость в паху, ставшее ненасытным лоно представляли собой одну зону извержения внутреннего вулкана, горячей магмы неистовства плоти. Но и среди этого раскалённого моря вспыхивали ещё более раскаленные островки, и Вика время от времени вскрикивала или стонала, когда натыкалась, как на острие ножа, на пик такого невыносимого блаженства. Направляемая умелой сноровкой Розена, она развернулась к нему спиной, присев на корточки, и нанизала его на себя уже в другом направлении, двигаясь теперь намного активней, то опираясь правой рукой о диван, то о его ногу левой. По наитию, а не в результате приобретенного опыта, она стала вертеть своим тазом, уходя в стороны, то оставляя в себе его мужское достоинство самым кончиком, то погружая в самые пучины изумительного по совершенству оазиса. Было ещё много поз, о существовании которых Вика даже и не догадывалась, пока Розен, заручившись сначала её согласием, ни погрузил, предварительно поместив в её рот, своего большого пальца в её второе тугое отверстие. Через тонкую перегородку он ощущал часть себя самого, набухшую, твёрдую, снующую в Вике в ускоренном темпе. Он стал совершать пальцем противоположные пассы, стараясь, чтобы её встречные движения нанизывались больше на этот палец, чем на "ствол".

 

В самый разгар этой оживленной игры Вику сломило новое содрогание, еще более мощное, чем предыдущее. Это был самый сильный оргазм, налетевший смерчем, но в этот раз Валентин спустил босые ступни на пол, пристроившись к Вике сзади, и заработал дважды быстрее прежнего. Через пятнадцать минут он лег, посадив фигуристку на себя, и та, как заправская наездница, загарцевала на нём с утроенной силой. Теперь мощный толчок захватил, подчинил себе их обоих с такой силой, что Вика упала на него, обессиленная и счастливая. Она хотела оставить его в себе, но он с силой высвободился, и тёплая, густая, клейчатая влага потекла между их животами, намазав их: совсем как масло между двумя кусочками поджаренного на тостере хлеба. Этой влаги было так много, что клейким и скользким стал не только крепкий Викин живот, но и её грудь, и даже ноги. "Какую тройню мы даром убили, - проснулся в Вике, вместе с чувством юмора, дар речи. - "Тут бы хватило спермы и на шестерых, - неадекватно задумчиво отозвался Розен.

 

  - Откуда в тебе столько?

  - Ты, наверное, хотела осведомиться у сперматозоидов, почему так много их проголосовало за переезд в мои усыхающие старые гениталии?

  - Да я...

  - Знаю, ты у нас девушка благовоспитанная, и нетактичных вопросов не задаешь. А хочешь, всё повторим сначала? 

  - Хотела бы, но второй раз подряд это уже не будет так приятно.

  - Откуда ты знаешь, что будет, и чего не будет второй раз подряд? Ладно, пошли одеваться.

  - Отвернись, - скомандовала Вика.

  - Но я уже видел, и слышал, и пощупал, и даже попробовал на вкус всё, что у тебя есть. Чего теперь отворачиваться?

  - Ах, ты...

 

"Старый блядун", договорил про себя Розен.

 

 

 

 

               - 83 -

 

На остановке дебелая дама в шубе рассказывала о проделках водителя автобуса. "Представьте только себе, перед самым носом этого парня он захлопнул дверь, и отъехал. Тот, бедный, бежал за автобусом целую остановку, и всё опять повторилось. Представляете! На следующей остановке было много людей, и вместе с ними молодой человек просочился в автобус. Что бы Вы сказали злому водителю-извергу на месте обиженного пссажира?" - "Я бы сказал, - встрял Розен, - что он ископаемое. Если пассажиры станут бегать быстрее автобусов, то водилы вымрут, как динозавры". Глаза дамы-рассказчицы округлились, а все остальные прыснули со смеху.

 

Вика стояла насупленная, серьёзная, и слушала что-то в себе, как врач фонендоскопом. Два молокососа поглядывали на неё с очевидным восторгом, но тут подошел автобус, Вика помахали рукой, как после заезда, и Розен ответил ей таким же зеркальным жестом. Её лицо, прижавшееся к стеклу, промелькнуло перед его глазами на перекрестке.

 

 

Григорий Суржин, тренировавший сынулю Капколефарфлюха, недавно развелся, и жил со своим 19-летним оболтусом-сыном на съемной квартире, присматриваясь к двухэтажному дому в пригороде. Розен застал его за исполнением своих профессиональных обязанностей, только по отношению к собственному отпрыску. Пословица "сапожник без сапог" идеально подходила к этой сцене. У талантливого тренера не хватало терпения на собственного переростка. Тот дважды, под нажимом отца, пытался получить водительские права, и оба раза безуспешно. "Батя" гонял его по пузатенькой книжке, закрывая пояснения под знаками большим пальцем левой руки. На странице 92 Григорий нашел дорожный знак под номером 7.15, где изображены чёрные очки в рамочке.

 

  - Давай, отвечай, быстрее - торопил родитель. 

  - Слепые водилы, батя? - неуверенно протянул Иванушка-дурачок.

  - Пешеходы незрячие, придурок! - и "батя" широкой ладонью проехался по ершистому затылку сына.

  - Так я же ни разу этого знака в глаза не видел, - оправдывался тот.

  - Думать надо, - рявкнул заслуженный тренер.

 

До этого момента Валентин стоял, не вмешиваясь. Суржин-младший не был безнадёжно глуп. Но он робел перед отцом, и его сообразительность впадала в летаргический сон.

 

  - Разве можно так - при посторонних? - обнаружил себя Валентин. - Так он у тебя никогда не сдаст на права. И зачем ты гоняешь его по книжке 1989 года? Ему нужен новый учебник.

  - Да это же самый лучший.

  - Знаю. Согласен. Только ментальность у нового поколения другая. По современной книжке он в два раза быстрее выучится. Поверь мне, Григорий. Хочешь, я его несколько раз погоняю, сам буду приезжать, и гарантирую, что за месяц я его подготовлю.

  - Очень даже хочу. Я ему тут блатную работу нашел. Так ведь для неё водительские права необходимы. Без них - никак. Он не учится, не работает, ему тут все условия, чтобы выучить, а тут - на тебе.

  - Не бери в голову. Все обустроится... Есть разговор.

  - Иди в другую комнату, Фёдор.

  - Понимаешь, мне надо сценарий накатать для друга. Фильм вроде бы намечается про спорт. Герой фильма - пацан лет шести, вот с такими характеристиками, смотри. Это режиссёр очертил мне краткие требования к персонажу. Есть у тебя такие?

  - Так ведь надо ставить в известность родителей, спрашивать согласия, да и парня... Чтоб всё по форме.

  - Видишь ли, Григорий, мы его в фильме снимать не станем; у нас есть уже малолетний актер, которому 10 лет, но он низкорослый, и при некоторых усилиях может выглядеть как шестилетний. Он классный актер, и сыграет твоего героя на "ура". Ни имени твоего подопечного, ни подробностей из его биографии: ничего этого в фильме не будет. Мне надо только присмотреться, списать пару-тройку характерных деталей, и всё. Никакие родители не согласятся, потому что не поймут, что нам от их ребенка надо. Ты меня знаешь, как облупленного. Я не педофил, и вообще никакому ребенку никакого вреда причинить не способен. Но я и не настаиваю. Я и сам чувствителен к не этичным вещам. Бывает, моё чувство притупляется. Для таких случаев твоё на страже. Ты тренер, ты отвечаешь за свою работу, тебе и решать.

  - Хорошо. Надо подумать.

  - Вот и отлично.

 

В отношении сценария и фильма Розен ничего не придумал. Всё обстояло именно так, как он говорил. Другое дело, что за помощью он мог обратиться к любому другому тренеру или воспитателю, но он решил убить одним выстрелом двух зайцев.

 

Тем временем контакты с родителем Одиуса наладились. И всё, что в квартире Розена не стоило оставлять, было перевезено с его помощью в загородный дом. В воскресенье к Розену пришли Петрович с Одиусом, и все трое уселись в кресла, с локтями на подлокотниках. Каждый пытался ухватиться за самый первый возникший в мозгу образ, и описать его несколькими точными штрихами. Все трое одновременно заплющили глаза, чтобы не отвлекаться на внешние впечатления, и наступила глупая тишина, как "отмосфэра" детской бельгийской игры. Подозрения возникли у Розена несколько дней назад, когда он разговаривал сначала с Петровичем, потом с Одиусом по телефону. Угроза Носикова не давала ему покоя, и его мозг непрерывно работал над "решением" этой проблемы. Среди возможных способов нападения рассматривалось и психическое оружие. Кроме того, неисчерпаемым источником информации об инопланетном зомбировании оставалась записка Галатенко.

 

Первым отозвался Петрович.

 

"Два светлых пятна: справа и слева, с закруглёнными краями, и под ними гроздья светлых точек. Вокруг - серая темнота, а по центру, выше желтеющих пятен, темнота густая и чёрная, полукругом. Внутри полукруга, в его верхней части, что-то мелькает, как поезд за оградой с "пиками". Больше ничего не помню".

 

Розен увидел расплывчатые пятна, похожие на тёмные окна, и жёлтые блики на квадратиках и трезубцах, расположенных в определенном порядке. Одиус ухватил звёздное небо, под которым темнело нечто похожее на силуэт одинокого высокого шатра, очевидно, в степи или в пустыне. Чуть позже каждый вспомнил ещё несколько штрихов или деталей, дополняющих общую картину. 

 

На первый взгляд, ничего общего между тремя картинками не наблюдалось. Однако, Розен уже сидел за компьютером и отстукивал клавишами, вводя в особую немецкую программу словесный "портрет" этих образов. Программа выдавала графическую картинку по словесному описанию, правда, только на немецком языке. Несмотря на это неудобство, Валентин успешно справился с вводом данных. И вот - как из кусочков пазеля, из трёх отдельных описаний сложилось одно цельное изображение: ров вокруг средневекового замка, подъёмный мост, задравший свой нос над пропастью рва, и два факела, укреплённые по его краям, арка мощных ворот ещё выше, где тоже горели задуваемые ветром огни, пламя которых летело за решетками, как поезд за оградой, а ещё выше вздымались стены замка, с факелами наверху, среди зубчатых башен. Розен неожиданно подскочил, и позвонил Наташе. Он попросил её запомнить и пересказать первый случайный образ, который мелькнет в её сознании, если она попробует "отключиться". И сработало. Она увидела тёмный ночной пейзаж, изрезанный оврагами и пересечённый единственной грунтовой дорогой. По этой дороге двигалась вереница каких-то повозок, с впряжёнными в них волами. Всё это она видела сверху, как будто со стены средневекового замка. Она ещё раз заплющила глаза, и на этот раз увидела чернеющий над её головой силуэт похожей на высокий шатёр центральной башни рейнского замка. И, главное, в своей руке она увидела чёрную розу, в мгновение ока превратившуюся в змею.

 

Очевидно, как на 4-х разных экранах, в сознании этих людей возникали дополняющие друг друга образы одного и того же места и времени, как бы транслируемые четырьмя разными видеокамерами. Ещё глубже в подсознании могли корениться происходящие за "ширмой" ландшафта события. Ухватить их было невозможно. В каждой из 4-х створок многостворчатого зеркала-сознания отражался свой фрагмент целой картины, вершившихся кем-то или чем-то событий, или одного генерального плана. Помимо своей воли, они участвовали в воплощении чьей-то волей генерируемых образов, намерений и действий, и, возможно, в развоплощении других, не исключено, что своих собственных. Может быть, это Носиков сделал свой первый ход, продолжая невидимую игру. Но роза, превращённая в змею, напомнила о розенкрейцерах, и, через них, об иллюминатах. И это всё имеет самое непосредственное отношение к евреям. Фантастическое, невидимое существо неизменно воплощается в совокупности индивидуумов "избранного народа", как ландшафт со средневековым замком - в сознании 4-х товарищей по беде. Каждый по отдельности, представитель этой вряд ли религиозной, вряд ли этнической общности - просто человеческое существо, как винтик из тела робота - просто винтик. Он ничего не знает о том, что он, вместе с другими винтиками и деталями, формирует, как не догадывается простой еврей о том, какой виртуальный монстр, со своей собственной волей, планами и намерениями, отдельными от составляющих его "винтиков-людей", образован совокупностью "избранного народа". Нет, агрессия шла не от нации Носикова, но со стороны ауры того древнего жреческого культа, тысячи раз модернизированного, и всё-таки сохранившего своё эзотерическое доисторическое ядро. 

          

 

 

 

               - 84 -

 

Приятели согласились пособить Розену в одном очень щекотливом деле. Он указал на стопку нескольких полиэтиленовых мешков, и объяснил, что ему надо помочь надеть их на себя. При более пристальном рассмотрении оказалось, что это большие продолговатые мешки, внутри которых переливается какая-то жидкость. Розен объяснил, что это шапка-невидимка. По мере того, как лёгкие, но удивительно плотные, и, по-видимому, не по зубам обычному ветру "щиты" прилаживали на Розена, поверх зимней одежды, его фигура исчезала, но и "покрытие" тоже исчезало вместе с ней. Сквозь особый полиэтилен и спрятанное за ним человеческое тело в уличной зимней одежде теперь стали видны стены, мебель, предметы, и приятели Валентина с обеих сторон от него увидели друг друга, как если бы между ними не было третьего. Водоворот впечатлений и потрясений, необычных событий и стрессовых ситуаций, в который втянуло Одиуса и Петровича, закалил их настолько, что они сейчас не были в шоке, но обычного человека вряд ли удалось бы легко вывести из ступора.

 

Сделать объект невидимым для человеческих глаз и видеокамер пытались все военные ведомства и разведки мира, среди которых только научные лаборатории США вплотную приблизились к этой задаче. Если прикрепить к спине обычную вэб-камеру, и транслировать то, что она снимает сзади, на приставленный к груди экран портативного компьютера (лаптопа), гости пьяных застолий остолбенело начинают видеть сквозь тебя. Сей трюк хорошо известен питерским студентам-физикам. На такой фокус и опирается американская технология. Однако, проблем с ней больше, чем выгод. И, в основном, потому, что никакие искусственные экраны не могут конкурировать по яркости с солнечным светом. Получается очень дорогостоящее оборудование, которое можно использовать разве что для камуфляжа военных объектов, находящихся в известной отдаленности от глаз наблюдателя, и при этом в основном в тёмное время суток.

 

"Независимый" американский изобретатель пошел по своему собственному пути. Его "плащ-невидимка" в "задней части" состоит из множества датчиков, типа фотографических экспонометров. Они замеряют длину световой волны, интенсивность и направление падающих на "переднюю часть" покрывала (под которой находится скрываемый объект) световых лучей. Туда же (в "переднюю" половину) встроена масса светоизлучающих устройств, что испускают точно такие же лучи, как те, какие падают на неё. Таким образом, глядя на закрытый "плащом-невидимкой" объект, мы видим мираж: то, что расположено за объектом. Все было бы гениально, если бы современные герберты уэлсы не требовали универсальности. А её, родимой, не получается: глядя на объект сзади или сбоку, мы натурально видим его (естественно, накрытый отнюдь не невидимым - с этого ракурса - покрывалом).

 

Другая технология, на которую вышли научные лаборатории ряда стран: генераторы плазмы, подобные тем, что уже давно используются для защиты от радиолокационных волн. Во время Второй мировой войны немцы изобрели материалы, которыми покрывали рубки подводных лодок, и те становились почти невидимыми для радаров. Американская технология "стелс", и жутко дорогие американские самолеты F-117 и B-2 отпочковались от захваченных американцами гитлеровских проектов. В самом конце войны немецкие учёные вплотную приблизились к технологии генераторов плазмы. Если бы американцы разрабатывали эту линию, они бы не угрохали значительную часть своего национального бюджета в единичные самолеты.

 

Другое дело - Россия. У русских - незашоренные мозги, и выяснилось, что самыми видимыми для радаров являются водозаборники самолета и его антенны. Идею "стелс" американцы украли у советского математика Петра Уфимцева (летательные аппараты из плоских панелей, наклоненных под определенными углами, отражают излучение радиоволн, чем достигается радиомаскировка), а потом легко заполучили его самого. Однако, американские самолеты-невидимки всё же отражают радиоволны, просто отфутболивают их под таким углом, что на приёмную антенну радара они не вернутся. Специальные же радары этот вопрос решают. Плазменная "оболочка", в свою очередь, поглощает энергию радиоволн. Самолет с компактным генератором плазмы на борту, создающим вокруг него мощные пучки электронов (ионизированный воздух), обнаружить крайне сложно. Тем же способом можно прятать от радаров даже танки и автомобили.

 

Возможно, именно генератор плазмы натолкнул другого русского на ещё одну потрясную идею: обложить укрываемый объект "щитами" из материала, оптические свойства которого сделают укрываемое невидимым в лучах видимого света, вплоть до инфракрасного, миллиметрового или сантиметрового (по диапазону), а, может быть, даже и до длин звукового диапазона. Тут изюминка: "обтекание" светом объекта, как, положим, вода обтекает камень на дне ручья. Изготовленный с помощью нанотехнологий специальный материал способен изменять направление электромагнитного излучения, т.е. обладает отрицательным индексом рефракции. Однако, профессор из Ульяновска придумал такое, что и нанотехнологий не требуется. Название своему открытию он дал такое - "Способ преобразования оптического излучения": "При создании сверхтонкого слоя из микроскопических коллоидных золотых частиц находящийся за ним предмет становится невидимым. И всё из-за того, что эти частицы обладают способностью не отражать свет, а значит, делают вещь, покрытую этим раствором, не воспринимаемой для глаза. Ведь мы воспринимаем все предметы именно через светоотражение". Эксплуатируется феномен, основанный на свойствах света и отражательной способности предметов.

 

Ещё на первом этапе "костюмирования" Одиус выразил недоумение по поводу столь неуклюжего и нерационального облачения, чем раздосадовал Петровича, не сумевшего об этом подумать так быстро. В жаркий летний день было бы достаточно просто нанести на тело "краску-невидимку". Но и зимой гораздо удобней пользоваться облегающим тело костюмом, покрытым или пропитанным не отражающей свет "краской". Но тогда пришлось бы, конечно, поломать голову и над специальной "невидимой" обувью. Розен сказал, что сейчас нет времени на объяснения: если пойдет снег, все приготовления - коту под хвост. Снег облепит "доспехи" - и бай-бай невидимость. Да и следы станут выдавать беглеца-невидимку. В принципе, пояснил он, со временем он изготовит специальный костюм, но это связано со множеством мелких (и не очень) задачек.

 

Снаружи обосновался тихий и задумчивый "летний" вечер. Безветренная погода, звёздное небо над головой, как где-нибудь в Севилье, маслянистые квадраты освещённых окон. Ближайший мост расплывчатым силуэтом угадывался далеко впереди. На низкой виолончельной ноте зарычал мотор проезжавшего джипа. Среди припаркованных напротив подъезда машин намётанный глаз быстро отыскал машину "наружки", и в ней - с трудом, но угадываемые две чёрные фигуры. Если бы у них была технология Розена, они вели бы себя сейчас еще беспечней. Задачей Одиуса и Петровича, сопровождавших невидимого приятеля, было так открыть дверь, чтобы дать проскользнуть в неё третьему, и при этом не привлечь ничьего внимания чем-то подозрительным. На улице Валентин следовал за товарищами, на случай непредвиденных дефектов "доспехов-невидимок", но те, несмотря на все опасения, не подвели. Чтобы заметить странное флуоресцирование обледеневших или покрытых затвердевшим снегом тротуаров, там, где поверхность земли соприкасалась с дольным краем плаща-невидимки, надо было шествовать за Розеном по пятам буквально в нескольких сантиметрах. Именно поэтому он и не решился на дневную вылазку.

 

Как только Одиус и Петрович повернули направо, туда же свернула видавшая виды колымага с ледяной коркой на ветровом стекле. Эти вели себя не в пример профессиональней. Они медленно завернули за угол, и скрылись из виду. Там, на соседней улице, пристроились между неподвижным автобусом и не менее, чем неделю, не трогавшейся с места "девяткой". В тени от плохо освещенного киоска они чувствовали себя так же, как Розен под своим "плащом-невидимкой". Оттуда вести наблюдение за перекрёстком было проще простого. Не прошло и двух минут, как два объекта показались в виду, и пассажир колымаги указал на них небрежным жестом. Медленно и почти бесшумно машина тронулась с места, и виртуозно застыла в следующей точке, откуда чуть-чуть сутулившаяся спина Петровича выглядела хрупкой и беззащитной. Ведущие наблюдение весело переглянулись, наверное, так, как два молодых льва, ведущих успешную охоту. Они не знали, да и не могли подумать, что с расстояния пяти метров за ними наблюдает Валентин Розен собственной персоной, наблюдает с усмешкой, которая бы им явно не понравилась.

 

Когда двигатель снова тихо заурчал, и машина скрылась из виду, Розен пошел во двор, где в кромешной тьме ступенек, ведущих в подвал, сбросил и упаковал "плащ-невидимку", одел на голову черный мотоциклетный шлем с непрозрачным снаружи стеклом, и завел мотор только что прятавшегося под деревянными щитами у стены мотоцикла.      

 

          

 

 

               - 85 -

 

В загородный дом Петровича с Одиусом привезла Наташа на своем "Мерсе". Согласно инсценировке, Розен всё это время находился в своей квартире на Фонтанке. Сыскных дел мастера не сидели, сложа руки. Они четырежды звонили на его домашний телефон под разными предлогами. Проверяли. Голос Розена, предварительно записанный во множестве вариантов, отвечал по обстоятельствам с помощью умной компьютерной техники и системы распознавания речи. Убедившись в вариантности ответов, ушлые сыскари поверили, что Розен отвечает живьём. А он, в случае необходимости, мог вмешаться и со своего мобильника, связанного с домашним номером в обход регистрации телефонной станции, но пока не хотел рисковать, зная, что на сигнал любого мобильника могут легко наткнуться.  

 

В доме было тепло, и метель за окном казалась какой-то ненастоящей. На широкой мраморной лестнице царил приятный полумрак. В овальном кабинете наверху, уставленном горшками с цветами, деревцами и прочей домашней растительностью, собрались. Петрович с блаженством закурил пожертвованную ему кубинскую сигару, Одиус с благоговением перебирал корешки книг, Наташа листала балетный журнал с жилистыми и мускулистыми балеринами, и только один Розен сидел отстранённо, глядя на потолок.

 

  - Что ты там вычитал?

  - Что мы с тобой товарищи по несчастью.

  - А это святая правда. Ты не поверишь. Приехала моя супруженция, вся задумчивая, ну, почти как ты. Ни в какие поездки больше не рвётся, сидит тихонько в уголке, и варенье малиновое наяривает. С чего бы это, тёзка? Я пробовал подступиться, что да как, только ничего у меня не вышло. Молчит, стервочка, как воды в рот набрала. В южных краях гору штурмовала, вся загорелая, а этот смур её не в масть загару. Ничего не понимаю. Но вот что интересно. Когда твоя барыня на своей шикарной карете к нашему бараку подкатила, и я собрался уезжать, моя ничего не спросила, только зыркнула так, будто ей всё про нас доподлинно известно.

  - Не осудите за то, что встреваю? Я вот одну цитату в этой любопытной книжке нашел. "... и от людей мы отделились, с Дивами водясь, и к другому берегу не пристали, как между жизнью и смертью..."

  - С тех пор, как меня с тобой, Розен, столкнуло, я себя чувствую как в камере смертника. Повесят-не повесят, только время коротать не сладко, хотя, казалось бы, все мы смертники по жизни, ведь никогда не известно, кто и когда вдруг сыграет в ящик. Бывает, что чувак весь больной, на нём живого места от болячек нет, а тянет десять, тянет двадцать лет, а какой-нибудь здоровяка....

  - .... вдруг попадает под трамвай...

  - ... это мы уже слышали, слушали и смотрели...

  - Ребята, а что там у нас с этой запиской? Есть какие-нибудь подвижки? Я вот на днях страдала бессонницей, и подумала: первая фраза ведь из санскрита, не так ли? Если, конечно, я ничего не путаю:

animadi astasiddhi. А звучит как на латино-греческом диалекте: anima diastasi, и только последний слог - ddhi - никуда не вписывается.

  - .... Анима - это душа. Диастазис перекликается с гипостазис, в той же записке, только через строчку. Диастаз говорит о разделении, сепараторе, о нитрогенном ферменте, способном поддерживать превращение крахмала и декстрина в сахар.

  - Иными словами, какое-то особое отделение души... от... очевидно, от тела? Так надо понимать?

  - Что принято считать почвой для отделения души от дела? Физическую смерть. Говорят, душа отделяется от тела при клинической смерти, коме, очень сильном алкогольном либо наркотическом опьянении. Гипостазис, в свою очередь: цельное, неразделимое, соединённое в целое, основа сущего, символ концептуального или ментального существа вещей. Александрийский Совет ранних христианских теологов отождествил этот термин с личностью, персоналией, персоной; им обозначали одну или три ипостаси Троицы (Отца, Сына и Святого Духа). Принцип или элемент, в терминологии алхимиков, когда те говорили о соли, сере и ртути, элементах, которые они считали символами (не путать с "составными") всех объектов и тел.

  - Значит, речь идёт о чём-то, обладающем чудодейственной силой как разъединять (исторгать душу из объектов и тел), так и соединять в "первоначальное" целое, но не о Боге в отвлеченно-абстрактном смысле. Нет, имеется в виду именно практика, конкретная, если это не будет кощунством, технология. Hypostasis hypostases: только подтверждает нашу догадку.

  - Выходит, "они" умеют "снимать" то, что мы понимаем как индивидуальность человека, его личность, душу или сознание, с пластинки телесного носителя, и переносить на другой носитель, или хранить неким образом без носителя.

  - По-видимому, речь идёт о чём-то, что шире простого "снятия" или копирования. Речь идёт о разделении, разъёме, о дезинтеграции. Душа, личность "разбирается" на некие "составные элементы", а потом "собирается". Ничего сделать с этими "составными элементами" в основополагающем смысле они пока не могут, кроме как их снова "собрать". Но на промежуточной стадии, которая может никак не сопоставляться с нашим, человеческим, временем, вероятно, идёт обволакивание этих элементов какой-то чуждой структурой, что в проекции на наше пространство и время даёт внедрение в человека, в его личность, в его сознание чуждого элемента, с помощью которого "им" удаётся контролировать действия и поступки, намерения и направленность мыслей жертвы. Это как мыслительный монстр, отложивший свои омерзительные личинки в человеческое сознание, из которых там вырастает чудовище-паразит, питающееся "мозгом" (сознанием) хоста.

  - Shit! 

  - Тогда следующая строка записки может говорить о направленных генетических мутациях.

  - Совершенно верно! Эта nimpharum membra disjecta может представлять собой NIM PHARUM MEM BRA DIS JECTA, и тогда суть становится новой. Оригинальная же фраза означает "пещера нимф", и восходит к запрещенному Римом учению Порфирия, связанному с культом Митры в огнепоклонничестве, или в зароостразиме.

- Под этим углом две фразы - "per interim"  и "persona dramatis" идеально вписываются в такое объяснение.

- Ключевой вопрос, который мы все боимся себе задать: идёт это "про" или "против" желания главного кукловода.

- А это как раз и отражено в двух арамейских ("ивритских") фразах предсмертной записки. "el adon al col ha-mashim" (не должно ли быть "anashim"?). "Хозяин" ("кукловод") всех существ (людей)". "ha-melekh ha-merumam". "Царь из "до-начала" времён (времени)". Если всё во вселенной соткано из вещества времени, всё, что мы видим и чувствуем, и что представляем собой (и даже то, чего мы не знаем, не видим и не ощущаем), то позиционирование "до времени" дает над-материальную, доминирующую, ключевую позицию, несоизмеримую и несопоставимую ни с какой другой властью и привилегией в мире.  

- Изначально предполагая, что записка моего школьного друга - Галатенко - имеет полиморфную, многозначимую функциональность, я искал указаний на конкретные источники. Это могло быть всё, что угодно: документ из архива, газетная статья, книга. В главной Венецианской библиотеке, где хранятся километры книг, отыскалась одна, с загадочным и странным названием  "Pharum ostasis". Вот самый важный фрагмент: "Эти сущности стоят над материальными вещами, выходя за рамки физического мира. Именно поэтому их и называют метафизическими. Когда мы говорим о Боге, об ангелах, о высшей силе, управляющей Миром, мы осознаем, что объекты наших рассуждений выходят за пределы физического. Можно сказать, что они не регистрируются нашими чувствами, мы их не видим, не можем пощупать, не отмечаем их габаритов. Если бы существовала некая мыслящая субстанция, сформированная из неизвестного нам, невидимого вещества, то она  сама по себе никак не проявляла бы себя. Она проявляла бы себя только через что-то. Структура (так назовем её) неуловима, не определима, она паразитирует на человеческом обществе, формируя через него свою земную ипостась. Человеческое Тело названо храмом Души. Тело Структуры - это эзотерическая и мистическая общественная организация, маскирующая за своими меркантильными, сухими и прагматическими целями свою метафизическую природу. Таким образом, через преемников потомка торговцев идолами из Ура, через последователей подкидыша, воспитанного фараонской семьей, через отцов Храма, распявших Единственного, через софистов Трактата Вавилонского и Иерусалимского, через князей книжничества, через учителей-наставников Структура проявляет себя, этот хищник, этот монстр, постепенно пожирающий Человечество. Организация сама по себе мутирует, никогда не оставаясь неизменной, навсегда канонизированной, как индуизм. Не зря у них есть такое определение: "избранный народ", совокупность его членов формирует тело Бога. Не видимая никем, Структура манипулирует людьми, заставляя созидать свой оттиск в человеческом обществе. Инструментом, который она превратила в своё собственное подобие - "избранным народом" - она внедряется в человеческую расу, коррумпируя её правителей, контролируя их действия, оборачивая их против своей же нации, гонит миллионы особей на скотобойню войн... Как и души всех остальных людей, души представителей "избранного народа" привязаны к очень простому и самому главному стимулу и управляются им. Очевидно, что это любовь. Но на выходе перехода индивидуализированного восприятия на уровень абстрактных понятий (так работает любое сознание) простое и неделимое золото "главного стимула" подменяется суррогатами нечеловеческих ценностей. То, что они делают сообща, принципы их абстрактного мышления несут на себе печать античеловеческих ритуалов. Для Структуры все земляне в совокупности - питательная среда, а, как мы знаем, аппетитам нет предела. Используя однонаправленное время нашего Мироздания как проводник, и наше движение из прошлого в будущее поколениями как направленный поток электронов, Структура стремиться максимально выжать всё, что только возможно, из человечества".

   - Постой! А в каком году написана эта книга?

   - Судя по всему, автор был современником Данте.

   - Но как же...

   - Так мне продолжать?

   - Продолжай.

   - Спасибо. "Меньшие и локальные Структуры (другой природы) возникают и среди человеков. Истязания, пытки, издевательства, которым подвергает одна группа людей другую; проявление жестоких властных функций: тут осуществляется подсознательная селекция, разделение двуногих на людей - и "не людей", как будто те, кого истязают, не входят в человеческую расу. Групповое сознание определенно отличается от индивидуального, и оно представляет собой в этом случае отделившуюся от его индивидуальных носителей оболочку - "личность", ставящую себя над людьми. Если бы отдельные индивидуумы не мыслили себя мотивами, намерениями, побуждениями этой виртуальной личности, они, как самостоятельные человеческие существа, не были бы способны на такие запредельные жестокости, к которым расположен только маньяк. Понятно, что виртуальная личность, сотканная из множества сознаний, мнит себя другой расой, другим видом, и для неё "меченые" человеческие существа - те же обезьяны или рыбы. Но этот феномен как бы записан на пластинку самой человеческой природы. Однако, тот, о котором мы ведём речь: это нечто другое, изначально космическое, инопланетное. Он  только маскируется под псевдо-этнические (псевдо-религиозное) "групповое я". Его природа - природа Структуры - похожа на бездушный механизм, как водяная или ветряная мельница, печатный или ткацкий станок. Структура, самовоплощённая в земной ипостаси через "избранный народ" стремится создать очень "большую машину", свою механическую копию, и включить туда людей, всё человечество. Тогда осуществление своей экзистенции через всепланетный человеческий разум будет гарантировано, и его качество, качество его жизни резко подскочит, сделав население планеты рабами. Невиданные машины, думающие механизмы, станут контролировать и унижать людей во всех сферах их бытия, вторгаться в личную жизнь, игнорируя все этические нормы и стыд, все человеческие чувства и обыкновения. Воплотившись сначала в "избранном народе", Структура постепенно станет воплощаться в глобальном масштабе, но гегемония "избранного народа", его роль надсмотрщика инопланетного изверга-поработителя никуда не исчезнет, а даже станет усиливаться. Стремясь из всех народов и стран сделать послушные орудия, поставив во главе их своих марионеток, эти надсмотрщики станут подавлять любое своеобразие, любую культурную, идеологическую и политическую независимость, тяготея к "мировому правительству". Чтобы народы не вернулись к прежней автократии, демократии или охлократии, с их непредсказуемостью, а продолжали всецело работать на нужды Хозяина, чтобы контролировать и предупреждать любое несанкционированное движение, любой вероятный сбой, на каждой городской площади, во дворцах богатых и знатных, а потом на каждой улице и в каждом доме, в каждой таверне и в каждом монастыре, в каждой щели Структура поместит свои механические Глаза, следящие и днем, и ночью. Людям скажут, что Глаза нужны для их защиты; на самом же деле Глаза нужны для их порабощения. Потом их приучат к говорящим коробочкам, соединяющим с приятелями и друзьями, и с помощью этой приманки станут следить за каждым ещё более пристально. Потом поместят контролирующий механизм в голову каждого индивидуума..."

  - Ч...!

  - Ш-ш-ш...

   - "..чтобы фильтровать мысли и чувства, и чтобы закрепить духовное и физическое рабство навеки. Вот - конечная цель деятельности "избранного народа".   

  - Если направить проекцию того, что ты прочитал, на сегодняшнюю тенденцию в Западном мире, особенно в Англии, Канаде и США...

  - Вот именно!     

  - Теперь послушайте, что писал в апреле 1999 года британско-канадский активист Рэй Стенсон, и сравните с предыдущим текстом:

 

"В больницах Соединенных Штатах стало нормой помещать мужчин и женщин в одну палату. Тут я усматриваю не просто отмену морально-этических и культурно-цивилизационных норм. Нет, это больше, чем простая отмена. Это - свидетельство отношения к людям, как к скотам, как к особям другого вида. Подопытные кролики и мыши: не более. Посетите отделение "Скорой Помощи" провинциального американского городка. Больные с переломами, язвенными кровотечениями, с острыми инфекционными заболеваниями, с приступом почечнокаменной болезни - сидят повсюду на стульях, и даже на полу, и ждут часами, если не сутками. Даже после госпитализации они не попадают в палату, а лежат на коридорах, и, что ещё хуже, в приёмном покое, среди дожидающихся своей очереди людей. Кровати выставляют даже во двор, когда прибывших слишком много. Это - позор Америки и Канады! А ситуация, судя по намерениям политиков, с каждым годом будет ухудшаться. Большинство американцев не имеет медицинской страховки, а если имеет, то она покрывает всего лишь толику медицинской помощи. Наши граждане миллионами умирают от того, что им вовремя не оказана помощь, страдают от всевозможных заболеваний, не получая никакого лечения. А тем, у кого есть деньги, делают ненужные операции - для того, чтобы доить этих финансовых коров. Население искусственно раздувают, ввозя бесчисленные толпы дешёвых рабов из Латинской Америки и Азии, искусственно создавая "быстро плодящиеся" гетто: чтобы на смену миллионам выброшенных на свалку работников быстро ставить новые миллионы рабочего скота, полиции и солдат, не заботясь об их быте, образовании и лечении. Горстки изнывающих от собственного бесправия и боли посетителей американских и канадских больниц, и - между ними - прогуливающиеся откормленные гориллы-охранники, ничего не производящие паразиты, настоящая лагерная охрана: вот символ сегодняшнего североамериканского континента. Это символ отношения к людям, как к животному стаду. Система относится к нам, как к гонимым на скотобойню. В некоторых американских аэропортах тайно установили аппаратуру, позволяющую таможенникам видеть пассажиров - мужчин и женщин - под одеждой голыми, и картинка настолько четкая, что можно рассмотреть даже гениталии. Это не просто попрание всех человеческих прав. Это именно отношение к людям, как к скотам, как к особям другого вида, мышам или кроликам. В Великобритании, где я в настоящее время обосновался, в ключевых местах устанавливаются видеокамеры. Но мне известно о намерениях британского правительства развесить видеокамеры повсюду, от пешеходных переходов до общественных туалетов (ещё одно наглое попрание человеческого достоинства), и от станций метро - до людных перекрестков. Власти пошлют своих полицейских в автобусы и в подземку, и установят миллионы видеокамер не потому, что заботятся о нас и хотят защитить от террористов. Они боятся, что места огромной концентрации масс станут резервуаром инакомыслия. Полиция и камеры помещены в людные места, чтобы не дать защитникам национальных интересов, активистам социальной справедливости, противникам существующего тоталитарного режима пропагандировать правду и организовать людей. Внизу, в Метро, мы уже чувствуем вкус тюрьмы. Нечеловеческий разум, компьютеры, машины захватили власть в нашем обществе. Они контролируют и нас, и тех, кто якобы стоит над нами. Эта Система, эта Структура не действует ни в чьих интересах. Она - сама по себе. Она защищает, охраняет, питает и развлекает ТОЛЬКО СЕБЯ. Инопланетный разум поработил человечество!"

  - Две чудовищные силы, Структура и Мир Носикова, с её собственными "ливреями нараспашку", как два динозавра, готовящиеся к смертельной схватке. Они расчищают поле битвы, удаляя из него Розенов, а потом станут убивать друг друга на нашей земле, всё круша, всё разрушая до основания, - резюмировала Наташа.

          

 

 

               - 86 -

 

На Питер опускалась тревожная сонливая ночь, как усталый занавес перед сценой. Россия, со всеми её недостатками, проблемами и социальной "незавершенностью", осталась одним из последних оплотов хотя бы слабого сопротивления внеземному нашествию. Она ворочалась в своей ночной постели, подставляя западный бок выдвинутым форпостам завоевателей. Со своей собственной пятой колонной, "ливреями нараспашку", этим паразитическим наростом, привитым врагами, со своими малыми и большими катастрофами, со своей иерархией нераспутанных узлов. По-человечески сильная и слабая, ещё не ставшая виртуальной рогулиной враждебного космического ума. Смотрели в небо верхние точки Исаакия и Адмиралтейства, и милые, уютные, притихшие дворики Мойки дремали под снежной мглой. Проезжала на примыкающих к Невскому проспектах и улицах одинокая машина, и за её колесали вился заплетённый кольцами снег. И в пригородах под обувью идущих тихо скрипела белая влажная пыль, и круглая Луна редко прорывала бледные занавеси облаков.

 

В овальном зале просторного особняка товарищи по несчастью коротали бесконечный декабрьский вечер. За окном большие деревья насуплено стояли, укрытые белой попоной. Все четверо сидели в глубоких ампирных креслах: Розен с Петровичем возле мраморной шахматной доски, Наташа с ногами на сиденье, углубленная в чтиво, и Одиус, с наушниками, погруженный в свои любимые философские беседы. При звуке открывшейся внизу входной двери трое вздрогнули как по команде. Но Розен мягко успокоил их легким движением руки. По лестнице приближались деликатные шаги. Вошедший оказался среднего роста шатеном, с начавшей седеть шевелюрой. Зимнее пальто с каракулевым воротником ладно сидело на его плечах. Острая бородка обрамляла правильное лицо. Высокий лоб, карие глаза, классический нос. Он еле заметно кивнул, то ли Розену, то ли всей честной компании. 

 

  - Знакомьтесь, Виктор Янович собственной персоной. Законный владелец этого дворца.

  - Не владелец, и даже не совладелец, а, скажем так, подставное лицо. Ну, и, в твоё отсутствие, Валентин, охотчивый пользователь.

  - Не скромничай. Я и без твоего показного смирения отрекомендовал тебя как одного из честнейших людей нашего времени. Пальто-то скидавай, милый, или тебе хочется показаться нам во всей своей импозантности.

  - Да места много, и отсюда зябкость какая-то.

  - Согласен. Есть маленько.

  - А по части честности - ты меня перехвалил. Взял бы меня до Перестройки, да что до неё, до Министерства, и соблазнил таким вот особняком. Тогда опыт состоялся бы. Чистый опыт. А что сейчас? Ты знаешь, я могу купить десяток таких особняков без большого ущерба для мошны.

  - Так ведь нечестность не разбирается в таких тонкостях. Человеку непорядочному всё мало, он крадет сотню не потому, что у него нет миллионов. Он крадет вилку из дешевого магазина, потому что такова его натура.

  - А я с вами остаюсь до завтра.

  - Ура, Виктор. Мои гости еще не знают, что ты большой рассказчик. Таких, как ты, надо ещё поискать. Так ты сюда работать в тиши, или расслабиться?

  - Скорее, расслабиться.

  - Тогда надо по полной программе... грамме... Что будешь? Токайское, водочку, брэнди, виски, джин с тоником, коньячку? У нас даже текила есть.

  - Давай "Столичную".

  - Патриот, батенька.

  - Да не в патриотизме дело. Знаю все твои марки и сорта. Апперетивы ты делать не умеешь. Прости, но это так. В виски не разбираешься. И то, что ты сюда привез - не виски, а... Не всё, что дорого, блестит и льется. В винах ты знаток, не спорю. Но вся твоя коллекция, как я понимаю, на Фонтанке и на Мойке. Верно, Наташа? Вот тебе и мотив.

  - Хорошо. Водку - так водку. А тебе, Воробьёв-Петрович?

  - Мне бы коньячка. Для моего старого желудка. О! мой любимый. Спасибо, не забыл.

  - Мне винца принеси, Розен. Я у тебя главная гостья. 

  - Что ты там читаешь, родная? Не поделишься?

  - Хороший отечественный детектив. Вкусно, и очень в стиле.

  - А вот это у нас редкость. Правда, Виктор?

  - Не обижайте Петровича.

  - Тоже мне, защитник выискался. Я за себя и сам могу постоять.

  - Ты мне вот что скажи, Петрович. Супруженция твоя, когда узнала, что ты тут заночуешь, не устроила тебе телефонную сцену? Не заорала диким голосом? Не грозила разводом?

  - Не-е-а. И вот это на неё совсем не похоже. Смирненько выдохнула в трубочку "Хорошо. Завтра только не буди, как придёшь", как будто "спокойной ночи" пожелала. Нет, что-то не так... Ух... Час от часу не легче.

  - А мы вот с Виктором провернули одно прелестное дельце. Так что - у нас праздник. Выпьем за успешное окончание нашего с Виктором предприятия.

  - Так что отмечаем? Какое дельце-то?

  - Хитроумную финансовую операцию, основанную на разнице валют. Самые богатые граждане мира именно так и зарабатывают свои миллиарды. Но нам, простым смертным, в их клуб дорога закрыта. Там всё больше принцы королевской крови, потомственные Премьер-министры...

  - ... А что, есть даже такие?

  - Мы-то с Петровичем знаем, что все Президенты и Премьер-министры, за крайне редким исключением, имеют голубую кровь, или являются внебрачными детьми аристократов.

  - Где же пресловутая западная демократия?

  - Она была и есть... была - и есть, то есть... остается... хорошим намерением. Существует, значит. Такие вот игры. Но согласись, что всё-таки Рокфеллер своего слугу не убьет прямо на улице, как в давние времена случалось. Прогресс на лице. Сегодня играют более пристойно. И то ладно.

  - Как же вы, всё-таки, в этот клуб проникли, вопреки вышибалам и аглицким традициям?

  - Об этом история умалчивает.

  - Так, значит, если догонят - мало не покажется.

  - Ох, не покажется.

  - Зачем же рисковали?

  - А деньги очень нужны.

  - Большие деньги.

  - Да уж...

  - Ну, будем!

  - Будем, будем.

  - Наташа, помоги с закуской. Книга не обидится. 

  - Я готова.

  - А, знаете, под Бортнянского легко пьётся.

  - Еще лучше под Пашкевича.

  - Мне лично больше нравится Чимароза.

  - Кстати, он и в Питере в придворных композиторах покантовался.

  - Правда? А я и не знал.

  - Паизиелло, глава Неаполитанской школы, - тоже. При Екатерине Великой был у нас при дворе капельмейстером. Он, кстати, в начале 1770-х произвел большое впечатление на юного Моцарта, с которым встречался в Неаполе. И Антонио Сальери, по Пушкину - отравитель Моцарта, - охотно наезжал в Санкт-Петербург, ему русские денежки пришлись очень даже по вкусу... Тут и Мартин-и-Солер, объитальянившийся испанец, один из главных соперников Моцарта, и Джованни Батиста Касти, основной либреттист Сальери и соперник знаменитого Да Понте, и куча других итальянских гениев: все они обожали тусовку в Санкт-Петербурге. Из них один только Доминико Чимароза "дожил" до наших дней, и популярность его неизменно растет.

  - Только пьётся под него не так, как под Пашкевича, согласись.

  - Попробуй не согласись. Останешься без выпивки. У тебя слишком большое влияние не Розена.

  - Кстати, могу показать уникальный рентгеновский снимок. На аукционе купил.

  - Я в рентгеновских снимках не разбираюсь. Только один-единственный отличу: флюорографию грудной клетки. Там хоть что-нибудь да узнАю.

  - Тогда скажи, что тут.

  - Да это же...

  - Оно самое! Только на самом деле это фрагмент изображения патологии локтевого сустава, в увеличении.

  - ...

  - А небезызвестный врач Шпильман, и он же - по совместительству - поэт - собирает разные аномалии. У него большая коллекция.

  - Извините, то есть, извини, Виктор, а как же в наш век без телохранителей. Тем более - такому видному человеку...

  - Как я?.. А кто сказал, что я без них? Выгляни в окошко... То-то же.

  - Там у тебя целая армия. Небольшая, но армия. Солидно.

  - Я насчитал три машины.

  - Четвертая за воротами.

  - И всё впустую. За пятнадцать лет - ни одного покушения. Бывает же такое.

  - Так ты за это каждый день свечку ставить должон.

  - Я и ставлю.

  - В нашем мире много непонятных вещей.

  - С Розеном поведешься - и не того наберешься.

  - Ты о миллионах?

  - А нужны ли они нашим Одиусу с Петровичем?

  - Ну не скажи! Мне они очень даже бы пригодились.

  - Одиус, а ты, как всегда, скромно молчишь.    

  - Молчание - печаль мудрости.

  - А я, значит, по-вашему, не мудрый?

  - Извини, Петрович, но вас никто и не сравнивал.

  - Я вот вспоминаю Паизиелло, Растрелли, Россиии, Байрона - все они живали у нас, - и думаю: а отчего это в современной России не живут знаменитые иностранцы. В Праге, Варшаве, Вильнюсе - живут, а у нас - ни-ни.

  - Да мы сами в современной России как иностранцы. Розен, Валентин Ефимыч; Пшыльвецкий, Виктор Янович... И разговоры у нас иностранные. Об чём должны мы гутарить согласно модным российским романам? О ДЕЛЕ. Даже герои популярных современных детективов все сплошь деловые люди. И те, кого убивают, и те, кто их заказывает. И киллеры. Все насквозь деловые. Обратите внимание, какими штрихами рисуют нынешние прозаики появление нового персонажа. Внешность: прическа а ля..., костюм - от...; зубы от дантиста...; часы на руке - швейцарской марки. Как будто это не герой литературного произведения, а манекен в витрине престижного магазина. Самое отвальное, что некоторые авторы даже и цены указывают. Пжалуйте, позолоченный портсигар, антиквариат, куплен на аукционе, тыща шестьсот тридцать баксов. 

  - Да ну тебя.

  - Клянусь, я такую книжку читал... А времяпрепровождение? ТРАПЕЗА. Как в начале Средневековья. Или в эпоху опричнины. Я имею в виду: ГЛАВНОЕ времяпрепровождение. Это и разговор (беседа), и антураж, и социальный стереотип. Тут гурманством даже и не пахнет. Лососинка, осетринка, черная (красная) икра, балычёк, омары, устрицы, крабы, разные копчености, иногда (для разнообразия) сервелат высшего качества... Ничего для вегетарианцев, таких, как Розен. Трезвенник, вегетарианец и гей: вот главный набор антипатриотических, антинациональных качеств. Одно и то же меню кочует из книги в книгу без изменений, как будто всё написано на одной кухне. Такое впечатление, что и престижные рестораны своё меню основывают не на кулинарных, а на литературных рецептах. Беллетристика стала кулинарией, а кулинария беллетристикой. Мы едим чтиво, а читаем - пережевывая - пищу.   

  - Да, никакой вам интеллектуальной жизни, пан Пшильвецкий. Тогда вспомни, как в начале 1980-х мы вели высокоинтеллектуальные беседы за пустыми, покрытыми белой скатертью, ресторанными столами, и чувствовали себя обделёнными по отношению к Западу не только в смысле разнообразия и доступности жратвы, но в первую очередь именно интеллектуально. Особенно когда созерцали за соседним столом какого-нибудь тучного кавказца, уплетавшего за обе щеки то, чего в меню не было и в помине. И знали, что он был начальником смены ближайшей скотобойни. Оттуда и пошла эта показная "ранговая" трапеза.

  - Но разве не могли мы тогда себе позволить такое, что начальничку со скотобойни даже и не снилось? Просто мы вели себя скромнее, чтоб не привлекать внимания. Согласен? То-то же. А ведь мы были вполне цивилизованными людьми. Теперь посмотри, сколько среди наших "выбившихся" современников цивилизованных людей? Есть хоть один, у которого мясо между зубов не застряло?

  - Давай тогда, возвращайся в свой развитый социализм. Ты хотел бы туда, стервец?

  - А черт его знает, чего бы я хотел. 

  - Розен, а чего твой телефон никогда не звонит?

  - Да... я его никому не давал. Все мне звонят на мобильник. Но сейчас я его отключил. 

  - Понятно... Ой, смотри, твой телефон, кажется, ожил.

  - Будь другом, ответь ты, послушай.

  - Валентин, это тебя.

 

Этот непрошеный телефонный звонок всё перебил. Разговоры затихли, и стало слышно, как твёрдые крупинки снега ударяются о стекло. На лице Розена отразилось, скорее, недоумение, чем озабоченность.

 

  - И кто это нас потревожил?

  - Брат звонил. Из Москвы. Только я никак не возьму в толк, откуда у него этот номер.

  - Ты уверен, что брату его не давал?

  - Уверен.

  - Ну и дела. Не хватало, чтобы сейчас позвонила моя жена.

  - А разве у тебя дома есть определитель номера?

  - В том-то и дело, что нет. Но тут такая штука...

  - Вот и накаркал. Опять трезвонит. Ну-ка?... Так и есть... Это тебя.... Всё? Ты явно решил попасть в книгу Гиннеса на предмет лаконичности телефонных разговоров. И кто это был, супруга?

  - Она самая. Только она утверждает, что это я ей звонил. То есть: телефон сначала у меня дома затрезвонил, а потом уже у нас, тут.

  - Похоже, нам дают понять, что наше местопребывание ни для кого не является секретом.

  - Это не самое страшное. Более серьезный вопрос: что с нами будут делать.

 

 

 

 

               - 87 -

 

  - Большие деньги - большие проблемы, - любила говаривать моя бабушка.

  - А мой дедушка не уставал повторять, как присказку: мне бы их проблемы. Имея в виду миллионеров, конечно.

  - В кого же ты удался, Розен?

  - А ни в кого. В самого себя, значит. Моя семья: это сборище в самих себя удавшихся индивидуумов.

  - Хорошо же я вляпалась!

  - Теперь уже поздно расстраиваться по этому поводу.

  - Ты лучше скажи, что делать будем. У тебя заготовлен какой-нибудь план? Ну, вернулись мы в твою квартиру на Фонтанке. Со всеми предосторожностями. С невидимым видимым Розеном. А ведь устроители телефонного спектакля знали, что ты в загородном доме. Ты их своим доморощенным камуфляжем не впечатлил.

  - Так уж и доморощенным! Человечество об этом мечтало тысячи лет. Вернее, отдельные человеки. Избаловала нас безостановочная техническая революция. Отучились удивляться. И это плохо, Наташа, плохо.

  - А у нас по-моему сейчас всё плохо.

  - Не преувеличивай. Камуфляж рассчитан не на инопланетян, дорогая. Это сюрпрайз для наших, из плоти и крови. Их-то мы провели, не сомневайся. И тут мы ведём с большим отрывом. Против потусторонних игроков нам всё равно не выйграть. И потому расстраиваться - себе же во вред. Сейчас же нам просто необходимо каким-то образом узнать, что у них на уме.

  - Чужая душа - потёмки. И это сказано о нас. Если говорить о них, так это чёрная дыра.

  - Должен же быть какой-нибудь декодер, переводчик, что ли. Иначе они бы и нас не могли прочитать.

  - Вот что, дорогой, куда ты припрятал ту штуку, ну, инопланетный "видик", не помнишь?

  - Конечно, помню. Ты думаешь, что....

  - Думаю.

  - Тогда надо этот прибор срочно откапывать. Так вот, с "после рейда", мы его ни разу не доставали.

  - Что, звонить Петровичу с Одиусом?

  - Ну, ты даешь. Так вот и будем ходить повсюду толпой? Как цыганский табор. Нет, так далеко не уедешь.

  - А что, надо далеко ехать? Хоть бы не на другую планету.

  - Нам нужен твой "Месрс".

  - Вот ты его и поведёшь.

 

 

 

               - 90 -

 

У неё был странный и редкий дефект речи. Вместо "ло" она говорила "бо", а в коротких словах с "би" и "пи" в её произношении на конце появлялся мягкий знак. Язвительные филологи часто провоцировали её повторять слово "еловый", или имя древнеегипетского божества, птицы Ибис.

 

Инга сначала училась на филологическом, а потом перевелась на журналистику. Перевелась или заново поступила - Розен точно не знал.

 

На филологическом с её дефектом речи её бы затуркали, а девушка она была симпатичная, и по нраву довольно покладистая. Природная блондинка, чуть выше среднего роста, с прямыми белыми локонами, спускавшимися на плечи, с открытым, благородным лицом, на котором всё было соразмерным. Её аккуратный носик, чувственные, чуть пухлые губы, выразительные светло-карие глаза, и этот неотразимый взгляд, которым поражают сердца зрителей знаменитые киноартисты... Но стоило ей только заговорить...

 

Ещё совсем маленькой девочкой мать водила её к логопеду, которого Инга называла богопидом, от чего тот краснел, синел и конфузился, хотя на логопеда это совсем не похоже. Мама Вера решила, что логопед конфузится от первой составной "бого", и посоветовала дочушке употреблять только вторую часть слова. И зря. Оставшись без "бого", её "пи" спровоцировало неумолимый мягкий знак, и восьмилетняя Инга однажды назвала своего наставника "пидась", что смахивало сразу на три вульгарных, нехороших слова. А, может, и на четыре. Кто-то другой этого, может быть, совсем не заметил, а если бы и заметил, никак бы не прореагировал. Но логопед....

 

После выпускного бала семнадцатилетняя Инга отправилась гулять вдоль Невы, полной грудью вдыхая аромат белой ночи. Их было четыре девочки-старшеклассницы, в чьих головах гулял ветер - и мечты. И угораздило же её именно в ту светлую ночь встретить у Пассажа Василия Тимофеевича, который учил её выговаривать слова девять лет назад. Она почему-то заметила, что он все ещё молод; наверное, когда она приходила к нему на сеансы, ему было не более двадцати. Он её совсем не узнал, и выбитую из его рук Ингиным телом шляпу они подняли с асфальта вместе, в четыре руки. Вероятно, Василий решил, что она спутала его с известным артистом, и потому на него налетела с открытым ртом. Но как только она произнесла первое слово, он все вспомнил.

 

"Инга?". Она кивнула.

 

Кивок закончился долгим и экстатичным поцелуем.

 

Очевидно, в её натуре было что-то такое, что влекло её к мужчинам намного старшее её самой. Может быть, потому, что она росла без отца?

 

Розен познакомился с Ингой, когда ей уже перевалило за двадцать пять. И фигурка у неё стала еще более точеная, не зря же она всё это время занималась балетом. Они бросались в объятия друг друга, как другие бросаются в воду бассейна. Инга оказалась страшно сексуальной, и от одного только прикасания к ней било током.

 

Он заставлял её бесчисленное количество раз повторять слово "трахаться", одно из немногих, что она выговаривала очень чисто, без всяких дефектов. Инга произносила его нежно и трогательно, особенно когда они занимались любовью.

 

Розен никогда не знакомил Наташу ни с одной из своих женщин. По сценарию его жизни они ни за что не должны были встретиться. Во многих фильмах, и во многих других жизнях жена и любовница сталкиваются каждый день. Это считается в порядке вещей. Но Розен, сидя за рулем "Мерса", всё же надеялся, что Инги там не будет. Он закопал инопланетный прибор в её садике, куда можно было попасть с улицы через железную калитку. Если калитка окажется заперта на замок, Розен был готов перелезть на ту сторону и даже порвать штаны: только бы Наташа не напоролась на Ингу.

 

Ещё хуже, если Инга окажется не одна, а со своим новым приятелем Витюшкой, известным в кругах питерских филателистов как Шмыбздик. Когда, после Инги, Розен упивался телесами Клавдии Сергевны, прокурора, сама Инга засыпала в объятиях Шмыбздика. Этот последний считал себя великим поэтом, и самоназывался неоконцептуалистом. Среди его любимых русских поэтов на первых местах стояли известные Розену Мильман, Шпильман и Каплан, а также Айзенберг, Глайзенберг и Айсберг, Рубинштейн, Бакштейн, Дукштейн, Друк, Найман и Майман, А. Аронов, Яков Сатуновский, Давид Самойлов, Саша Кушнер, Ёся Бродский, Генрих Сапгир, Борис Слуцкий, Евг. Рейн, Гр. Левин, Семен Гринберг, и Вл. Вейсберг. Своим лучшим произведением он считал цикл стихов без названия, величаемый оперой, и читал его друзьям и всем, кто захаживал к Инге, своим глубоким гнусавым голосом.

 

В "опере" Шмыбздика отдельные стихотворения назывались "НУДИСТ", "ГЕЙ", "ЛЕСБИЯНКА", "САДО-МАДО", "МАСТУРБАЦИЯ", "НАРЦИССЦИЗМ"... Последнее звучало так:

 

      я и папА

      я и мамА

      и их сынуля

      тоже я

 

Два года Шмыбздик обдумывал, как в свой шедевр вставить слово "отпрыск", имея в виду вегетативное размножение, но так и не смог придумать. Пока.

 

Каждую неделю он давал интервью одному из литературных журналов, и жил на гонорары и пожертвования щедрых меценатов. Поговаривали, что от филателии он имел го-о-раздо больше, и что меценаты ему вовсе и не нужны....

 

Витюшка знал о прошлой связи Розена с Ингой, и мог запросто выболтать об этом Наташе. Особенно если захочет отомстить. Как-то в частном разговоре Розен обозвал "Мастурбацию" Шмыбздика "Дрочилом", и это дошло до ушей мэтра. Частный разговор состоялся между Розеном - и Клавдией Сергевной, а она считалась очень серьезной женщиной. Нет, просто невозможно, чтобы утечка произошла из уст прокурора.

 

Шалуева была подчеркнуто стильной, классной дамой, и тому, что скрывалось под её строгих фасонов костюмами, могла позавидовать любая фотомодель. Возможно, именно такая жена нужна была Розену, решительная, готовая на всё, волевая, которую ничего в мире не испугает и не собьет с толку. Она никогда не трепалась, хотя и владела в совершенстве искусством ничего не значащего трепа, когда беседа имеет только "вид разговора", но ничего важного, существенного не говорится. Потом, когда Розен показал ей "жучок", она долго удивлялась, и всё допытывалась, как он догадался. 

 

Шпильман, знавший эту новость о переназывании "Мастурбации", быстро сочинил пародию, и читал, пародируя автора "оперы", с добавлением то ли волжского "ойканья", то ли церковного, и произнося все "о", вместо "а":

 

  дрочило я иль не дрочило

  мне alter ego говорило

  а я ему сказал в ответ:

  у вы склероз... у вы минет...

 

Единственное произведение Шмыбздика, которое Шпильман воспринимал, и то он переделал на свой лад:

 

 туда не ходят поезда

 туда не тянут провода

 не назовут из-за стыда

 а величается .... 

 

Подкатив к особняку Инги, купленному на дивиденды от совместно с Валентином проведенных коммерческих операций, Розен прямо вздохнул от огорчения. На ступеньках сидела Инга, прижавшись к Витюшке. "Приплыли..." К счастью, у мэтра часто случалась мигрень, и по этой причине сегодня ему было не до мести.

 

Инга проводила Розена с Наташей до сада, отряхивая шубку от снега, а сама встала в калитке, выразительным взглядом провожая Розена. "И чего это она так на тебя смотрит, - спросила Наташа. - А фигурка-то у неё ничего..."

 

Розен ничего не ответил.

 

Долбить мерзлую землю - занятие не из приятных, но не пригонять же сюда трактор с буром. Главное - чтобы не зря. 

 

Оказалось - не зря.

 

В руках Розен держал запорошенный снегом и землёй сверток, который медленно разворачивал. Предмет, по форме похожий на слегка увеличенный пульт компьютерной игры, только без джойстиков, тумблеров, кнопок, движнов, или ползунков, явился на свет божий.

 

Наташа с Розеном не заметили, как сзади неслышно приблизилась Инга.

 

  - А это ещё что такое? - В её голосе слышалось нескрываемое беспокойство.

  - А кто мне позволил закопать сверток? Не ты ли? И кто оказался порядочным человеком, не нарушив слова, не выкопав мой клад, хотя бы из любопытства?

  - А кто злоупотребил моей доверчивостью и порядочностью? Кто мне лгал, что там обыкновенные фамильные драгоценности? Мол, опасно стало держать дома...

  - Тогда давай вспоминать до конца. Разве я употреблял выражение "фамильные драгоценности"? Или я всё-таки сказал: семейная реликвия? Ну-ка, вспомни, напряги свою память.

  - Какая разница? Кто ж станет закапывать семейную реликвию, если это не драгоценность?

  - Знаю, как трудно в это поверить, тем более, что ты во мне видишь лгуна, но всё же попытайся представить себе, что это и есть семейная реликвия, моей семьи или не моей - это уже другое дело. -

 

Разговаривая, Розен одновременно аккуратно засыпал ямку лопаткой с телескопической ручкой, стараясь, чтобы никаких следов раскопа не осталось.

 

  - Представь себе, что это действительно семейная реликвия; и что этот предмет не имеет аналогов. Второго такого по-видимому не сыщешь на всей нашей планете.

  - Это что ж такое - метеорит? Так ведь не очень похоже.

  - Даже если я и скажу тебе, что это такое, ты все равно не поверишь. Одно хочу подчеркнуть: этот предмет не имеет никакого отношения к оружию, и никому не способен причинить никакого вреда.

  - Поклянись.

  - Честное пионерское, это не бомба, не устройство для считывания логонов и кодов кредитных карт, не лучевое оружие и ничего подобного.

  - Если эт все ж какай-т прилор, ты знайшь, как он действует? - В речи Инги то, что не исправил логопед - когда она волновалась - заметно усиливалось.

  - Знаю.

  - Мне можешь продемонстрировать?  

 

Вместо ответа Розен толкнул обеих женщин под навес, едва заслышав стрекотанье вертолета. Он приложил палец к губам, и сам вжался всем телом в выемку стены летней садовой времянки.

 

Небольшой вертолет с прозрачной кабиной, из тех, что увидишь только в фильмах, кругами снижался, пока не завис над садиком, своими полозьями едва не касаясь крыши времянки.

 

В это время троица уже была внутри, глядя наружу сквозь щели ставень. Инга успела-таки, лихорадочно перебирая ключи на связке, найти нужный - и отпереть дверь. 

 

  - Эта штуковина, она принадлежит им? - спросила Инга шёпотом, в замешательстве.

  - Скажем так: тем, кому они служат.

  - И она - вероятно - дорого стоит?

  - Дороже, чем все богатства мира.

  - Значит, ты её украл?

  - Нет, я же тебе говорил, что она мне... досталась... как бы... по наследству.

  - Он говорит правду?

  - В известной степени.

  - Нет, у вас правды не добьешься... Что же это такое? Могу я посмотреть, как... она действует.

  - Хорошо. Я тебе покажу. Но должен предупредить, что ты узнаешь такое, что перевернёт всю твою жизнь, изменит все представления о нашем мире, отделит тебя от всех, кто об этом не знает. Если ты готова отказаться от прошлого, и узнать пугающую, страшную тайну, изволь, начнем смотреть сию же минуту.

  - Что смотреть? Хотя, не важно. Теперь я уверена, что ты говоришь правду. Хм... Нет, я не хочу ничего такого знать. Мне не нужны никакие тайны. Я хочу жить своей жизнью, в своем городе, в своем доме, среди таких же людей, как я... А ты, с твоими тайнами и ужастиками, ты... Иди-ка ты домой... Мягко говоря...

  - Дай дождаться хотя бы, пока вертолет улетит.

  - А, может быть, он никогда не улетит. Так и будет висеть над садом до завтра. А потом пришлют другой вертолет, и третий. Или сами сюда придут - по земле, не по воздуху. Или сбросят десант.

  - Ничего такого они делать не будут. И никого трогать не станут. Если бы это было по-другому, они бы высадили десант на тысячи людей, с которыми я сталкивался, общался и общаюсь. Да и горючего у такого вертолета всего на несколько часов. Он ведь прилетел издалека.

  - Откуда ты знаешь?

  - Но ты ведь сама сказала, что не хочешь быть посвященной в мои тайны. 

  - Да, не хочу.

  - Вот видишь. А гости-то улетели. Если это не трюк. Разрешите мне выйти - и проверить.

  - Кто ж тебя держит?

  - Ну, бабаньки, они убрались восвояси. И больше сюда не прилетят. Я обещаю.

 

 

 

               - 91 -

 

  - Откуда ты знаешь эту девчушку, Розен? И почему она обращается к тебе на "ты".

  - Ну, это же проще простого. Они, то есть нонешнее поколение, фамильярны.

  - Ты не ответил на первую часть вопроса.

  - Ты хотела сказать, допроса.

  - Но я же имею право знать...

  - Я тоже. А вот вспомни, много задавал я тебе подобных вопросов?

  - А я давала тебе для этого повод?

  - Повод, дорогая, можно всегда найти.

 

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, только внезапно раздался дикий визг тормозов, и капот их машины застыл в нескольких сантиметрах от синего фургона, резко затормозившего без всякой видимой причины. Если бы за рулем сидела Наташа, она бы в жизни не среагировала. Их счастье, что в туннеле было немного машин, и никто не врезался в них сзади. Розен дал газу, и мощный мотор вынес их на левую полосу, на обгон. Когда они почти поравнялись с кабиной фургона, водитель оного резко дернул своё транспортное средство влево, прижимая "Мерседес" к разделительной полосе, роль которой играла невысокая бетонная перегородка. На этот раз резко затормозить не удавалось: сзади, вплотную, шла тяжелая фура, которая могла смять "Мерседес" в лепешку.

 

Оставалось единственное: давить на газ и вырываться вперед во что бы то ни стало. Но Розен почувствовал, что тут кроется какая-то ловушка. Он сбросил скорость, отдав свою судьбу в руки водителя фуры. И правильно сделал. Синий фургон в ту же секунду встал поперек дороги, перегородив путь. Если бы они  рванулись вперед, то врезались бы с убийственной силой.

 

Водитель грузовика среагировал умело, остановившись как вкопанный, хотя неизвестно, что там у него разбилось или поломалось среди перевозимого. В тот же момент, взревев мотором, Розен подал чуть назад, и ловко вывернулся, объезжая фургон справа. Весь жиденький поток машин остановился, наблюдая за этой дуэлью и уступая место для маневра.

 

Фургон моментально ожил, заворачивая вправо, наперерез, с неожиданной для крупной машины подвижностью и маневренностью. Лишних пару секунд, и Розен ушел бы, оставив фургон позади, но их, как назло, не хватило. Тогда он въехал правыми колесами на очень узкий выступ, что-то вроде инженерного пандуса, который поднимался кверху, уходя ввысь до самого конца туннеля. Розену удалось сорвать с него правые колеса за считанные секунды до того, как машина неизбежно должна была перевернуться. Несколько метров они летели вперёд на одних только левых колесах, затем последовал удар - и они помчались в гору, оставляя фургон позади.

 

На выезде из туннеля светофор только-только переключился на красный. Не снижая скорости, Розен проскочил перед самым носом у огромного джипа, в зеркальце заднего вида наблюдая, как синий фургон устремился за ним. В этот момент сквозь тучи блеснуло солнце, вероятно, ослепив водителя фургона, и он, виртуозно проскочив наперерез между джипом и автобусом, все же врезался в хвост цистерне, моментально осевшей, как подрубленная. Далеко разносившийся скрежет сопровождал это устрашающее зрелище. Он всё ещё продолжал звучать в ушах, когда раздался оглушительный хлопок, от которого в некоторых домах повылетали стёкла, и столб пламени взметнулся над дорогой.

 

Розен продолжал гнать машину всё дальше, нигде не останавливаясь и удерживая максимальную для города скорость. Только возле Наташиного дома они, наконец, остановились.

 

Наташа была белее носового платка, который держала у рта. Розен обнял её за плечи.

 

  - Ну, все, успокойся. Все позади. Старина Сид сыграл в ящик, и синий фургон, причастный к убийству двойника мужа покойной Филлиповны, получил по заслугам. Ты заметила, его правая дверца так и оставалась разбитой. За рулём грузовика с прицепом-цистерной сидел какой-то одиннадцатилетний мальчик. Готов побиться об заклад, что это почтальон, друг Клавы-Молли. Спасибо, что выручил. Видимо, стрессы, а не только наша земная среда, в несколько раз ускоряют их омоложение, по-нашему: умирание. Им обоим осталось жить уже не так долго.

  - И мне - вместе с ними. Ещё парочку таких происшествий, и не они, а я сыграю в ящик. Ты бы обо мне хотя бы подумал, Розен. Сказал два слова утешения, и тут же пошел молотить про своих преследователей и временных слабых союзников. Помолчал хоть бы пару минут. Там, наверное, люди погибли. Так громыхнуло, что в домах стекла повылетали. Игры кончились. Теперь всё стало всерьёз. 

 

 

 

               - 92 -

 

Розен никогда не сомневался, что принадлежит к 5-6 интеллектуалам во всей России, которые понимают, что такое феномен Москвы. Город, ненавидимый всей остальной страной, куда, тем не менее, вся остальная страна стремится. Сосущий все соки из огромной империи, обирающий её, и почти ничего не дающий взамен. Город-государство, вернее, государство в государстве, жители которого считают себя особым народом, с презрением и чванством относятся ко всем остальным. Метрополия, отделившая себя от всего мира прочной мембраной, прозрачной для москвичей - и непрозрачной для других россиян. Мегаполис, где сжигаются громадные ресурсы и средства, за счет которых вся держава могла бы безбедно жить - и не тужить. Центр, присвоивший себе право венчать лавровым или терновым венцом - или не венчать никаким. Если ты писатель со "101-го километра" (Московская Окружная дорога), то никаких лавров тебе вовек не видать.

 

Этот феномен пошел еще с Ивана Калиты, князя, противопоставившего свою вотчину всем остальным русским землям. Он во много раз вырос и получил своё второе рождение при Иване Васильевиче Грозном, фанатично преданном Москве, и с патологической одержимостью громоздившем и сосредотачивавшем в стольном граде всю власть, какая только была в державе, все документы (грамоты), все книги, драгоценности, оружие, церковные реликвии. Не случайно именно в его эпоху Русь стали величать Московией, а её народ - москалями, иногда - с оскорбительным подтекстом.

 

Мало кто знает, что кличку "москали" получил сначала только правящий класс Москвы; это уже потом данное понятие распространилось на всех жителей столицы, а через пару лет - на всех жителей Московского государства. Э т о  прозвище не изжито, а вот название "Московия" приказало долго жить.

 

Этимология слова "москаль" восходит к восточной традиции, и, более того, к восточной деспотии, отражая особое, более жесткое, отношение московских князей к своим вассалам, и особое, подобострастное, лизоблюдное поведение последних. Считается, что слово "моск" - одно из тех, что распространились по Европе в эпоху довольно тесного симбиоза варягов с жидами, когда насаждавших коварством, вероломством, огнем и мечом христианство викингов повсюду тайно сопровождали иудеи. 

 

"Моск" (отсюда и "моск" (mosque), мечеть) означает "священное место". Это слово произошло от арабского "масжид" (простренный, павший ниц, ставший на колени, молящийся). На испано-арабском диалекте Андалузии это слово могло звучать то как "мескита", то как "москето" (например, арабское  произносилось как испанское твердое "G", как это имеет место, допустим, в Египте, и таких вариантов могло быть несколько). Возможно, в этой трансформации повинно другое арабское слово - "моск" ("мускус").

 

Из Испании, где они составляли элиту арабского общества, евреи распространились по Европе. Во Франции испанские евреи - сефарды - живут по меньшей мере семьсот лет, и, в отличие от других стран континента (где главные - ашкеназы, евреи "белого", европейского генотипа), составляют большинство. Поэтому нет ничего удивительного в том, что слово "моск", "моске" впервые появилось именно во Франции, и уже оттуда попало на Британские острова.

 

В таком произношении оно - предположительно - существовало ещё до того, как гидроним и топоним "Москва" заменил какие-то другие, более древние.

 

Хотя этот термин больше прижился у христиан, чем у евреев, он хорошо был известен евреям вплоть до XV столетия.

 

Слово "Москва" возможно объяснить только наложением друг на друга нескольких этимологических линий. По этим линиям, оно делится на "мос", "моск", и "в". Кроме того, семантическая инверсия превращается в этимологическую линию, позволяя рассматривать "ав" и другие вторичные образования. ("Аль", "эль", "ав" - повелитель, господин, отец, божество. В Библии: обращение Христа к собственному Отцу). "В" следует сразу после "мос", "моск". 

 

"В" - это "вав", буква финикийского или арамейского (еврейского) алфавита, синоним цифры "6", латинским алфавитом передаваемая с помощью буквы "W". Три "вав" (то есть Всемирная Паутина, WWW): не что иное, как 666, число Сатаны. "Вав" ("I") указывает также на зависимость, присоединённость (к Москве или Москвы?).

 

Как и в иврите (проекции арамейского, "карфагенского" языка), в арабском буква "вав" - сочинительный союз, а её написание "декодирует" эзотерический еврейский смысл: эта буква по-арабски напоминает цифру "9" (перевернутая цифра "6").

 

Буква "вав" указывает на мистического еврейского бога Яхве (Сабаота), имя которого переводится как "ОНА (ОН), Великий Сомн". Эта буква, "теневой близнец" "бет" (б-в) - священная символическая согласная, связываемая с числом "7" ("за семью печатями", "не седьмом небе", и т.д.). Цветовой спектр, от красного до фиолетового = 7. Еврейская менора - светильник с 7-ю ветвями. "...имя ему легион" (имя Сатаны): легион=7 (т.е. "тьма", "хаос"). Трублением в 7 бараньих рога разрушили стены Иерихона. Саваоф (одно из главных имен еврейского бога) = 7. Мистическая двойная семерка мезузы. 7 - это власть, правитель ("...число семь соответствует Тем кто Правит Миром" (112-й Лондонский папирус (V-VI в.в. н.э) - "Заклинание Астрапсукоса на покровительство Гермеса", пер. Дж. Опсопоса (PGM VIII, 40-60). Аваддон, "ангел бездны" - 7 букв. 7 царей, 7 империй, 7 рас. 3-женское начало + 4-мужское (дихотомия) = 7 (монада). Буква "вав" - символ райского дерева, и, одновременно - креста (дихотомии (2 или 4).  

 

Моше Бен Маймоид объясняет, что имя еврейского бога в первую очередь означает "господство", и символически обозначается четырьмя буквами "йод-xе-вав-xе". "Вав", третий знак этой формулы, играет в ней особую роль.

 

Древние евреи употребляли это слово вместо слов айихиех ("я есмь" (семь) и яхве. Оно символизирует также и будущую победу евреев над "злом", воплощенном в понятии "4 империи". Цифра 4 играет особую роль в еврейской эсхатологической философии, и неотделима от её надисторической концепции. Представление о "4-х империях" - одна из нескольких наиболее фундаментальных идей со времен Танаха.

 

"Брейшит раба" комментирует это представление так:

 

"Пустота - изгнание под властью Вавилона.

Хаос - изгнание под властью Мидии.

Тьма - изгнание под властью Греции (и Рима).

Бездна - изгнание под злодейской властью Эдома (христиан)" (4:2).

 

Борьба евреев против народов мира, их противостояние всем этим четырем империям и составляет еврейскую миссию, ниспосланную им Всевышним. Сила "зла" (тьмы), стоящая за не еврейским миром (четырьмя "империями") обозначается словом "яван", в котором "вав" тоже играет центральную роль (йод-вав-нун). Прочитанное "задом наперед" ("ной"), оно превращается в "красоту" (вспомним "явь" и "навь").

 

Окончательная, решающая битва между евреями и всем остальным человечеством ("гонителями иудаизма") должна развернуться вокруг Иерусалима и привести к окончательной победе евреев, приходу Машияха (Мессии), и установлению Царства Бога на Земле для евреев.

 

Особое место в иудаизме занимает учение Каббалы, в основном направленное на "разматериализацию" этого мира (на его переход из "вещественно-материального" в виртуальное состояние, что неуклонно и происходит в наши дни), а также на поиски чисто-логических инструментов для обнаружения внематериальных, не видимых "невооруженным глазом" сущностей.

 

Средоточие иудейского инакомыслия, альтернатива талмудейскому мракобесию, Каббала более тысячи лет оставалась тайным учением, доступным очень немногим. Она и сегодня запрещена официальным раввинским талмудизмом, только избранных допустившим к её изучению, но еще в Средние Века из неё вычленили колдовские, магические формулы, приспособив к алхимии и чернокнижничеству, и даже "скрестив" с христианской религиозной символикой. Эти, отделённые, оторванные от духа книги "Зоhар", элементы раввины стали использовать для ворожбы, и, с её помощью, для расправы с неугодными, для убийства.

 

Вычлененные таким образом из Каббалы методы и символы, как и каждая буква ивритского алфавита, "вписываются" в структурную сетку мира ("машинный" язык мозга, оперирующий метафизическими метафорами, с помощью последних структурирует "исходный" информационный хаос мироздания), из которой определенным и сложным образом проецируются геометрические фигуры: треугольник, квадрат, шестиконечная звезда, пентаграмма.

 

В каббалистике на концах пентаграммы помещаются ивритские буквы "йуд", "hэй", "шин", "вав" и "hэй" (йешуа), составляющие имя Иисуса. В этом написании буква "вав" огласуется фонетическим звуком "у". Именно на неё падает ударение в имени Христа. Это линия, отделяющая жизнь от смерти, одна из линий (вертикальная) креста, символ воскрешения и вознесения.

 

На нидерландском, датском, староанглийском, древнегерманском языке (тут имеется и второе значение - "над"), и на некоторых других "мос" означает "мох". Значения сино-кавказской этимологии по тому же слову - грязь, топь, ил, оставшийся после наводнения (отдаленно, и всё-таки есть общее со "мхом"). Древнегреческий - орнамент, спутанность, густые ростки (родственное слово - "космос"), и венгерский - мыть (влага) - в чём-то близки слову "мох". "Абу-ль-моск", "моск"; на арабском - мускусные зерна (отец (т.е. семя) мускуса). При всём различии - снова растительная тема. Латынь стоит особняком, где слово "мос" имеет несколько значений: обычай, правило, право, закон, пользование.

 

Если отделить "мос" от "к", то возможно, что "к" представляет аббревиатуру арабского слова "ка-б" (квадрат, квадратный дом).

 

Многие гевменетики, теологи, эзотерики и мистики верят в то, что "вещь" (человек, организация, город, страна...) становятся тем, что выражает её имя. Букв не существует в природе (Фридрих Киттлер), они - ключ к бессознательному; через них подавляется воля к "чистому" пониманию и сознательные устремления, чтобы подчинить людей "языку", т.е. регламентируемому языком поведенческому коду (и) мышлению. Соотношения и взаимоотношения между сущностями определяется проявлением этих сущностей на разных уровнях, где имена играют важную роль.

 

 

 

               - 93 -

 

Настоящие русские люди не давали себе никакого самоназвания. Они величали себя по вероисповеданию - православными или христианами (крестьянами). Да и само слово "Русь" происходит из слияния "двух этимологий", очень древней, балто-славянской, - и греческой, и очерчивает религиозную принадлежность.

 

Другое дело - князья или их вассалы. В любой культуре и стране аристократ звался по имени своего замка, вотчины, населённого пункта или местности. Дюмезилевская триада распадалась достаточно долго, но лишь с IX-X века после Рождества Христова её распад фактически обратился в прошлое, оставив "пену" аристократического высокомерия. Так же как и фамилии Москаль, Москаленок, Москалик, Москалюк, отголоски хамства княжеских слуг - дружинников-карателей - и княжеской спеси слышны в кичливости современных москвичей, выпячивающих принадлежность этому, самому большому в Европе, городу. 

 

С другой стороны, именно она (вместе со славянской и балтской Литвой, Псковом и Новгородом) не позволила раннерусскому государству превратиться в подобие восточной деспотии после распада Киевской Руси, проявляясь через гипертрофированную роль бояр, в сравнении с восточными сатрапами, а потом - в "почти западном" статусе русской аристократии. 

 

Выражение "Град на Москви", т.е. "город на Москва-реке", известно с XIV века. Ударение тогда по-видимому падало на первый слог, подчеркивая смысл "мох". Мшистые, влажные берега реки, среди непролазных и бесконечных лесов; топи и болота; грязная жижа после весенних паводков; и, с другой стороны, приподнятость, вознесённость над всем этим нового, агрессивно живучего, города.  

 

В отличие от многих других петержбурцев, не любивших Москву, Розен остро чувствовал её характер. Москва - очень разная, и в ней присутствует атмосфера "многих городов", в ней вполне можно работать и творить. Да, это особый мир, но отнюдь не "антирусский". Светотени и нюансы "исконно русских" авторов, с их неповторимым национальным духом, играют и льются, когда Москва "нажимает" какие-то педальки в твоей душе. Нет, Розен определенно был неравнодушен к ней, потомственный петербуржец, которого два-три приятеля наверняка сочли бы "предателем", если бы он перед ними разоткровенничался.

 

Ещё одно наблюдение сделал Розен, когда работал в министерстве. Правители России чередовались, как слои в бутерброде: то про- московский, то анти-. Пётр был типичный "анти"; он терпеть не мог Москву. Павел - "за". И так вплоть до революции. Потом три "красных царя", Ленин, Сталин и Хрущов: "за". Брежнев: "за" и "против". Антропов и Горбачев: "анти"+"анти". Московская клика в высших правящих кругах не любила проигрывать. Если что-то не по ней, если у руля вставали "анти"-московские", она разваливала страну. И к власти, после хаоса и смятения, приходил её ставленник (Ельцин).

 

"Нонешний" не пылает к Москве большой любовью. Он прирожденный петербуржец, и, поговаривали (давние друзья Розена знали, что говорят), хотел бы перенести столицу "назад", в Петербург. Но забеспокоились "московские", закопошились, засуетились, поставили палки в колеса. И мэр столицы, настоящий негласный "царь", "нынешнего" переиграл. Внешне они - "не разлей вода", однако, закулисная грызня, известная очень немногим, никогда не утихает.

 

Вот оно, двойное дно российского исторического и политического "сундука". Но есть ещё более скрываемое от глаз, второе потайное дно.

 

Феномен Москвы - это искусственная, тайная тактика достижения единства, способ, которым правители державы пытаются сплотить её, не допуская развала, отделения окраин.

 

Единственный столь притягательный центр, единственная в стране "высшая" элита, единственная в своем роде "республика Москва": это на самом деле особая радиальная структура, каркас, на котором держится (по замыслу её идеологов) единство и неделимость страны.

 

Самые смышленые и бойкие - из деревни стремятся в районный центр, оттуда - в "настоящий" город, из него - в областной центр, оттуда - в губернский (окружной, республиканский), и "под конец" - непременно в Москву. Таким образом, профессиональный и социальный (социально-имущественный) статус меняется по восходящий не вертикально, а пространственно-географически, и все эти миллионы личностных устремлений, все эти линии - нити движения или желания передвижения в стольный град, - как бесчисленное множество канатов, стягивают, укрепляют неотторжимость громадных территорий, удерживая их вместе. Это простое, незамысловатое - на личностном уровне - центростремительное движение: один из важных элементов объединения и централизации. Сепаратистские движения на окраинах и войны за отделение от Центра во многом провоцирует отношение к их представителям в Москве.

 

Известно множество других моделей. В Канаде и США существует десяток или два в чём-то равноценных и одинаково притягательных культурно-политических и промышленных центров, куда устремляются амбициозные и мечтающие о "большой сцене" индивидуумы. Ведь не каждый человек создан для крупных масштабов. Некоторые, наоборот, любят тишь, покой, уютные, компактные сёла и городки. В Германии или в Италии издревле "сами собой" сложились условия, при которых почти в любом пункте, где больше десяти домов, творческий человек в состоянии жить и творить "не хуже", чем в Риме или Берлине, и его детища, продукты его творчества, станут известны всей стране, будут издаваемы, исполняемы, демонстрируемы, тиражируемы.

 

И есть "противоположные" им модели - Австрийская империя (Австрия), Франция, Литва или Великобритания, в чём-то похожие на Россию. Но только один город в мире по статусу можно сравнить с Москвой. Это Лондон. Хотя даже он не способен продемонстрировать весь спектр московской "особости". Пожалуй, лишь древний Рим был таким же высокомерным, спесивым и напыщенным, как Москва. И всё-таки, худо-бедно - "московский движок" работает. Оба типа моделей существуют достаточно долго, успешно сопротивляясь времени, и ни одному, ни второму невозможно отдать предпочтение. Есть только одна проблема, самая главная и серьезная: особый статус Москвы развращает.   

 

Коррупции (во всех её смыслах) подвергается не только элита, но и само правительство, и даже широкие слои "простолюдья", и от этого страну всегда лихорадит. Так же, как это было в Киевской Руси, феодальные междоусобицы, "обусловленные" Москвой (тогда - Киевом), никогда не утихают, проявляясь во вспышках насилия и в столкновениях непомерных амбиций, разрывающих государство, - или, наоборот, в тиранической деспотии, чрезмерно жесткой и жестокой, с её (переодически) крайним подавлением низов, в свою очередь, выливаясь в бунты, восстания, революции и гражданские войны. Другая страна с очень сильным центром, его особым статусом и развращающим влиянием последнего - Франция - являет те же примеры.     

 

 

 

               - 95 -

 

Эти размышления захлестнули Розена в связи с новой неразрешимой задачей: как подступиться к инопланетному "видику"?

 

В таких ситуациях его мысль улетала к совершенно посторонним темам, и решение приходило само собой; "посторонние" же темы оказывались совсем и не посторонними.

 

Он был уверен, что устройство, попавшее на планету Земля из другого мира, могло управляться не только пультиком от земного видика, но и биотоками мозга. И тут принципиальное значение приобретало "распространение сознания": точно так же, как в двух упомянутых моделях культур-государств, с одним "чрезмерно" доминирующим центром-столицей, или с несколькими равноценными культурными мегаполисами. 

 

Организация мысли приобретала ключевую роль. Но не на первичном уровне. Прежде, чем решать эту важную, но вторичную задачу, надо определить другую: что такое направленность мысли (на "видик"), с чем она связана, и есть ли для неё готовые модели. Они с Наташей сошлись на следующем: "видик" управляется телепатически. Розен знал, что примерно с 1996 года в Москве появилось много детей-телепатов. Он связывал это явление с нашествием инопланетян, стареющих "наоборот" и превращающихся в детей. Обычные, земные, дети каким-то образом "заражались" от тех телепатической способностью, и теперь некоторые из них общаются между собой без Интернета и телефона, и на любом расстоянии. Но дает ли это хоть что-то им? На пути использования этого феномена для данной, конкретной задачи стоят этические и ментальные препятствия. Это, должно быть, тупиковый путь. Такой же, как подступы к сынуле Капколефарфлюха через Григория Суржина.

 

И тогда Розена осенило. Примерно с полгода ему было известно, что с детьми-телепатами проводятся тайные эксперименты. Родителям сообщалось, что у их ребенка обнаружены те или иные психические отклонения, или говорилось о подозрении на аневризму, эпилепсию или опухоль мозга. Тем самым их склоняли к согласию на широкие обследования, а этим занимались под прикрытием медицинских учреждений уже совсем другие инстанции. 

 

Все данные, собранные в результате этих исследований, хранились в одном и том же месте, на Кировском проспекте, не доезжая Ботанического сада. Розен установил, что поддерживается непрерывная связь - через Интернет - между этим закрытым хранилищем и центром исследований в начале Новоизмайловского проспекта. Прямо из машины, им удалось загрузить множество файлов на лаптоп с беспроводным Интернетом, взломав защиту и сублимировав "Новоизмайловский" ай-пи. Особые движущиеся карты, графики и схемы в компьютерных форматах, не совместимых ни с одним известным Розену программным обеспечением, создавались таинственным "центром исследований" на основе тонкого анализа с математической "начинкой" электро-резонансных (в реальном времени!), энцефалографических и прочих изображений и показаний датчиков. Пришлось воровать программное обеспечение таким же образом, только уже вблизи Новоизмайловского проспекта, остановившись неподалеку от детского дома.

 

Два дня ушло на то, чтобы выделить из множества импульсов такие телепатические сигналы, которые могли бы (теоретически) работать в роли команд. Теперь оставалось "всего лишь" перевести все эти сигналы в микроизлучение на волне биотоков мозга. С этой задачей успешно справились с помощью всё тех же друзей Розена, питерских умельцев, благо технологии в принципе разработаны, от беспроводных устройств до пультиков дистанционного управления.

 

"Ну что, родная, втянул я тебя в свою преступную деятельность? Взломы, кражи, незаконное проникновение на территорию частных владений и государственных учреждений. Что там ещё? Полный список потянет на всю катушку. - сказал Розен Наташе.- Может быть, сделаем перерыв. О нас забудут. И всё будет тихо".

 

Наташа молчала.

 

Ни с того - ни с сего на обоих напал какой-то необъяснимый трепет. Установили этот странноватый пульт, похожий на навороченный джойстик компьютерной игры. Включили сигнал... Казалось, ничего не происходит. Вся затея представилась блажью. И вдруг...

 

Сначала над столом, над "пультом-видиком", появилось еле различимое сияние. Оно усилилось и начало отсвечивать красным. Затем в потолок ударили малиновые и салатовые лучи, которые разделились и перегруппировались, не увеличивая интенсивности. И тут же возникли четыре прозрачных полудиска с неведомыми надписями. Казалось, они сделаны из желе. Сквозь них, с некоторым искажением, просматривались стены, бра, мелкие предметы, разбросанные по квартире. Полудиски висели в воздухе и мигали внутренними линиями, точками и надписями на неизвестном языке. Наташа "проснулась".

 

  - Розен, я боюсь. А вдруг эта штука опасна. То есть, опасна для здоровья. Вдруг она может нам причинить вред. Вдруг наше старение пойдёт задом наперед... как у  н и х. Может, оставим её в покое, а?..

  - Никаких гарантий дать не могу. Я тебя не держу. Одевайся и езжай к себе. Я позвоню.

  - Нет, я, пожалуй, останусь. Но приближаться не буду. Не то, чтобы я была такая трусиха. Просто какой-то холод внутри. Не пускает. Ноги, как ватные.

  - Думаешь, я знаю, что с этим делать? Похоже на пульт управления. Только вот чем и как управлять? Если б мы знали. И эти непонятные надписи. Ведь не знаешь, на что нажимать.

 

Он протянул руку наугад, пытаясь "нажать" какую-то "цифру". Тотчас все четыре диска исчезли. Они пропали разом, как будто кто-то выдернул провод из сети. Всё начинали сначала ещё дважды, и оба раза - то же самое. Розена охватила злость. Неужели всё зря? Он выжал из себя предельное напряжение, вытянул вперёд руки - и сконцентрировался. "Ну что ты, - говорил внутренний голос. - Как мальчик. В самом деле..." Это его только раззадорило. Он почувствовал внутри как бы поток, идущий из нижней части лба прямо к иноземному аппарату. Он на секунду расплющил глаза. И началось...

 

Снова всё повторилось сначала. Все четыре полудиска, два и два - один над другим, как четыре прозрачных куска голландского сыра, "вышли" - и повисли-застыли. Только на сей раз они казались плотнее, и на их гранях-боках засветились вжатые красные треугольнички с глазом посередине. Розен прилагал все усилия, чтобы не "расконцентрироваться". Он наморщил лоб, и "видик", казалось, воспринимает его усилия. Потому что ещё выше, над четырьмя полудисками, появилась прозрачная голограмма мозга, и она стала медленно вращаться вокруг своей оси. Он постарался "прокрутить" в своей голове всё, что связано с Носиковым, и - как можно быстрей - целый ряд фактов, не забыв и о последнем покушении в туннеле.

 

Как и предполагалось, "видик" стал моделировать ситуации.

 

Окрашенные в пурпурное свечение, над столом, одна за другой, появлялись голограммы, с пугающей реальностью "кругового" экрана изображавшие Наташу, Розена, Одиуса и Петровича. За ними, невидимые для обычного человека, неустанно следили глаза Носикова, почтальона и Клавы-Молли, и еще каких-то двух индивидуумов. Носиков, который лучше других сопротивлялся "старости", тем не менее всё-таки молодел, становясь подозрительно юным для умудрённого службой чиновника. Раньше других, с невообразимой точностью, холодящей кровь, воссоздалась ситуация в туннеле. За ней наблюдал сам Носиков, зависнув над дорогой полупрозрачной, еле различимой тенью. Когда синий фургон вылетел из туннеля, он спикировал вниз, и две трассирующие линии поразили глаза сидящего в фургоне водителя. Его изрытое оспой лицо исказилось страшной гримасой, открывая совершенно беззубый рот. Пальцы с еле заметными когтями изо всех сил вцепились в рулевое колесо. Последовал удар - и взрыв, и фургон разлетелся на мелкие кусочки. Ужасные подробности промелькнули на "экране".

 

Тут же, без всякого перерыва, снова возник туннель, и, казалось, что инопланетный видик "заело". Но это оказался другой туннель, другие машины. Холодящие кровь подробности другой аварии на дороге с правосторонним движением предстали их взору. Это была погоня с участием трёх машин, ловко обложивших преследуемых. Убийцы, профессионалы-головорезы. Затаив дыхание, Наташа и Розен смотрели на гибель принцессы Дианы.

 

Через секунду они стали свидетелями своей собственной гибели. Два неизвестных на мотоциклах преследовали их на мосту через Мойку. Благодаря невероятной удаче, им удалось оторваться - и перебежать на проспект. Вот Розен подсадил Наташу на пожарную лестницу. Вот он сам взобрался туда. Вот они на площадке. Сейчас выбьют окно, и погоня, если продолжится, то уже в другой плоскости. В этот момент, скрежеща тормозами, огромный грузовик, сбивая дерево, въезжает на тротуар, и своей высокой кабиной, лишённой капота, буквально размазывает их по стене.

 

Десяток других ситуаций, моделируемых крайне натуралистично, оставляют победу за ними, но полдюжины новых не дают ни малейшего шанса остаться в живых. И везде, и повсюду - висящие в воздухе соглядатаи применяют свои смертоносные стрелы только в двух случаях: когда Наташа и Розен убиты, или когда им удаётся уйти. Наживка должна быть умерщвлена, и только тогда начинается уничтожение охотников.

 

Сразу же после гибели Розенов открывается охота на Одиуса и Петровича. Их тоже используют, как приманку, дожидаясь, пока их убьют, и только тогда дело доходит и до убийц.

 

Но самое устрашающее было ещё впереди. Когда, изучив стиль нападавших, голографический Розен, с помощью своего обаятельного и грациозного оруженосца, научился выходить живым из всех ситуаций, появляется отморозок-Сид-2 и его боевая подруга. Чёрный король - белый король, черная королева - белая. Носиков, почтальон, Клава-Молли, "Ушастик" и "Упырь" (как окрестила двух последних Наташа) носятся всей весёлой компанией над преследуемыми и преследователями с отвратительным клёкотом, осыпая последних трассирующими "стрелами". Но "старшеклассник"- каратист и "Зинка" не боятся этих "снарядов". Они, кажется, неуничтожимы. При попадании в них лучей - красных полосок - вокруг каждого образуется такого же цвета свечение, как если бы это был невидимый щит. И только одна точка на их теле уязвима. Это левая Зинкина пятка, и правая пятка Мэд Сида. Когда в неё попадает кровавый луч, "старшеклассник" падает, и остаётся лежать без движения.

 

По другим сценариям, Сид подпрыгивает очень высоко, и "Ушастик" слетает на землю, оставляя растекающееся пятно крови, или выбрасывает руку с фантастически длинным хлыстом - и Носиков замертво падает вместо "Ушастика". Этих версий, когда Сид и Зинка выигрывают дуэль, оставляя за собой пять трупов, и тогда всё своё внимание переключая на Розена с Наташей, даже больше, чем версий противоположных. И почти во всех ситуациях представителям человеческой расы отводится роль козлов отпущения, уничтожаемых до того, как две партии не-землян "разберутся" друг с другом. 

 

 

 

               - 96 -

 

Потрясение от увиденного было слишком глубоким, чтобы так вот сразу делиться впечатлениями. Перед глазами всё ещё стояли ни с чем не сравнимые запредельные сцены, и сознание сжимало холодящее оцепенение ужаса.

 

   - Кажется, теперь я представляю себе, как они контролируют человечество, - хрипло подал голос Розен. - Они эксплуатируют нашу зависимость от того или иного до предела, пока не появится что-то новое, другая одержимость (обсессия). Каждый серьёзный технологический прорыв поначалу освобождает нас, вселяя надежды на "светлое будущее", пока не очерчиваются контуры стен новой тюрьмы. Физическая зависимость нашего тэла от вады, пыщи, крыши, одэжды и обуви - это и есть первый круг бастионов, возведенных вокруг нашей духовной свободы. Эта дань, в виде львиной доли времени уделяемого удовлетворению самых элементарных нужд, заслоняет от нас наши духовные цели. Эта проблема в принципе решаема уже при гораздо более низком технологическим уровне, чем теперешний, но и сегодня принципиально ничего не изменилось. В наших руках средства, способные без особых усилий обеспечить всех людей по крайней мере едой и крышей над головой, но посмотри, сколько бездомных, обездоленных, сколько голодных детей. Как и десятки тысяч лет назад - громадная часть человечества умирает от голода, бездомности и "простых", излечимых болезней.

  - А не называется ли эта проблема распределением материальных благ? И решаема ли она в принципе? Тупые последователи Маркса уже пытались её "наскоком насекомых" опрокинуть. И сам знаешь, что из этого вышло. Это механизм, Розен. Встроенный вот сюда. - Она постучала указательным пальцем по черепушке. - Да ты ведь и сам об этом пи-ы-сял. Так что не приплетай сюда инопланетян. 

  - Я вижу это вот каким образом: всё зависит от степени. Изначально заложенного на уровне основ сознания, безусловно, не преодолеть. И врождённые, заложенные в нас, социальные механизмы без лоботомии не заменить. Но степень степени рознь. Когда эта программа гипертрофируется до уровня катастрофы, отрицая биологические законы и закономерности, инстинкт выживания, зачёркивая другие программы человеческого сознания: как не понять, что тут что-то не так. Ведь общество "с человеческим лицом" возможно в любой так называемой формации. И даже с поправкой на циклические процессы истории. При всех раскладах, когда зашкаливает - так зашкаливает, и это налицо.

  - Иными словами, ты недоумеваешь, почему механизм, который мы обсуждаем, обычно, или, по крайней мере, чаще всего доводится до крайности, так как, в противном случае, даже при его наличии, десятки миллионов детей не засыпали бы голодными. И человеческие общества не глушили бы друг друга ракетами и бомбами, в том числе и атомными.

  - Вот именно! Есть две стороны этого страшного явления, этого раздувания. Одна - оккультно-религиозная. Другая - социально-экономическая и технократическая. Только идиот не заметит, что самая жуткая эксплуатация женщин и детей, самая драматическая картина бездомности, обездоленности, голода и садизма властей связаны с двумя большими религиями: индуизмом и иудаизмом. Мы, европейцы, даже придумали для них очень похожие названия. И это не зря. Евреи всегда были работорговцами. И остаются ими.

  - И это говорит пламенный борец с антисемитизмом.

  - Кажется, родная, этот термин и моему уху стал казаться фальшью.

  - "Стал казаться"?

  - Дай продолжать.

  - Даю, даю....

  - Связь между - с одной стороны - самыми жестокими формами социального гнёта, оголтелым имперским колониализмом, источников всех войн, несправедливым распределением материальных благ, и - с другой стороны - определёнными оккультными традициями или их проявлениями: очевидна. А ведь природа этих культов внеземная!

  - Ну, вот... И тут зелёные человечки...

  - И в области экономической, политической и технологической мы наблюдаем те же явления.

  - Это какие же "те же"?

  - Смотри, у нас нет альтернативной человеческой истории. Или другой планеты Земля. Но интерпретация некоторых фактов из той единственной европейской истории, которую мы знаем, связывает активизировавшийся технологический прогресс с тенденциями к очеловечиванию социальных отношений. То, что эти тенденции так и не воплотились в коренной ломке социальной практики, а, наоборот, кое-где и кое-когда приводили к двойному гнёту: это, опять же, искривления социального сознания, как новые культы - коммунизм, нацизм, сионизм. На практике всегда возникала вторичная материальная зависимость, связанная уже с технологиями, направленными на "чудесное" удовлетворение первичных нужд ("скатерть-самобранка", "печь-самоходка", и т.д.), и каждый новый прорыв, избавляющий от каждой "последующей" вторичной зависимости, порождает несколько новых. Дать "зрелищ и хлеба"? Пожалуйста. Но - как побочный продукт - возникает зависимость от энергоносителей. И - далее - "наркотическая" зависимость от нефти. Чем быстрее удаётся покончить с каждой из них - тем больше высвобождается времени на периоды режима "с человеческим лицом". Следовательно, открывается возможность не только нового технологического витка принципиально иного уровня, но и возможность (благодаря высвобождению массы свободного времени и уменьшению зависимости от механического производства материальных благ) сконцентрироваться на разгадке главных тайн бытия. И тут - облом. Машины с двигателями на воде, электричестве, гибриды: не доводятся до совершенства, хотя, казалось бы, все технические условия для этого есть. Принципиально новые технологии не внедряются в жизнь. Их авторы - спиваются, прыгают с десятого этажа без парашюта, или прозябают в глуши.

  - А что, есть и такие?

  - В России, знаешь ли, не наблюдалось недостка в Левшах и Кулибиных. Один, в Ульяновске, изобрёл шапку-невидимку, другой, кстати, в том же Ульяновске, чудо-аккумулятор. Накопление электроэнергии происходит в виде накопления ионов лития. Эта технология уже применяется в мобильных телефонах. Резервуаром для ионов - хранилищем - является особая "вата" из микроскопических (сверхтонких) ворсинок кремния.

  - Это, что, конфетный фантик какой-нибудь?

  - Да, вполне соизмеримо. Но имеется возможность сделать его ещё тоньше и раз в пять меньше, чем фантик. При этом он гнётся, мнётся, скручивается как угодно, в любую сторону, без какого-либо вреда.

  - Но у него, наверное, и ёмкость чуть меньшая, чем у "образцово-показательных" литиевых батарей.

  - А вот и нет! Его ёмкость раз в сорок больше! А то и в сто. И подзарядка занимает... четыре секунды.

  - Невероятно...

  - Да понимаешь ли ты, что следует из этого?

  - Я-то понимаю...

  - Ну-ну, любопытно. И что же?

  - Кремний и литий - вещества легко добываемые в любых количествах.

  - Правильно. И дальше?

  - Бензобак теперь можно выкидывать. А он ведь имеет вес. Значит, грузоподъёмность машины увеличится.

  - Верно. Ты у меня умница.

  - Да и электромотор получается полегче двигателя внутреннего сгорания, верно? Тем более, с пушинками-аккумуляторами.

  - В самую точку.

  - Но от разных этих приводов к колёсам, конечно, не избавишься.

  - А вот и нет. Как тебе миниэлектродвигатели для каждого колеса отдельно? Вот и всё. Машина превращается в игрушку.

  - Ну, ты даёшь! Это ты сам придумал?

  - Какая разница? Только вот незадача: открытию уже больше года, а его не собираются афишировать.

  - Сколько, ты сказал, заряжается?

  - Четыре секунды.

  - А у тебя сколько заряжается? Проверим?..

 

 

 

               - 97 -

 

Одиус и Петровч остолбенело взирали на самих себя, сотворённых инопланетным аппаратом в "лиллипутном формате". Они долго не могли придти в себя, и, не отрываясь, глазели в ту самую точку, где только что разыгрывались сцены злого спектакля.

 

Пришлось им выслушать и лекцию Розена о том, как "враги" контролируют человечество.

 

Вывода Одиуса никто не ожидал. "Они не в состоянии подняться выше одного метра, кроме "старшеклассников", но и те, готов поклясться, начиная с четвёртого этажа, должны испытывать нешуточные перегрузки". Первой отозвалась Наташа.

 

  - Значит, если мы перелетим, допустим, в Австралию, они нас "потеряют"?

  - На самолете точно за нами не угонятся. А вот на корабле...

  - Так что, складывать манатки? Когда улетаем?

  - Нет, ты посмотри только, он готов бросить Расею-матушку на произвол судьбы, и сматываться. За деньги приятеля. Даже не обсуждая.

  - Ты это серьёзно?

  - Да нет, конечно. Зубы скалю. А что ещё делать? Шансов - ноль.

  - Что делать, говоришь? Погибнуть, как Гастелло.

  - За нами не только Россия. За нами вся мать-Земля. Помирать рановато.

  - Во всяком случае, не сию же минуту.

  - Я думаю, нам с этой минуты не стоит разделяться. И потом - почему бы не научиться стрелять?

  - А что, кто-то из нас не умеет?

  - Дама.

  - И я не умею.

  - Это поправимо.

  - Валентин, а нельзя ли ещё раз "прокрутить" ту сцену, последнюю, в магазине?

 

Розен, который снял весь голлографический фильм на две видеокамеры, "расчехлил" кинозал.

 

  - Стоп! Что там, вверху, под потолком?

 

Там было как будто врезанное в изображение окошко, и в нём - детское личико. Физиономия отпрыска Капколефарфлюха.

 

  - Да этот чёртов ребёнок как будто управляет всем. А что это за ним, сзади? Знакомое место.

  - Ба! Так это же детский дом на Новоизмайловском!  

  - Выходит, что он оттуда координирует нападения, обозревая всё сверху.

  - Но ведь детский дом этот не в облаках.

  - Как будто я могу объяснить...

  - Розен, ты вот рассказывал о сдерживание "ими" внедрения технологических открытий. А где сейчас эти Кулибины, тот, с коллоидным золотом, с "шапкой-невидимкой", и тот, с этим пушинкой-аккумулятором? Отсюда, из Питера, без поездки в Ульяновск, это можно как-нибудь выяснить?

  - Не обещаю, но попробуем. 

  - Ну?..

  - Терпение, господа, терпение.

  - ...

  - Т-ак... Вот, пожалуйста. Лужный, Пётр Вениаминович. Попал под поезд. Две недели назад. Обстоятельства неизвестны.

  - Это кто?

  - Это - мозг, посодействовавший моей невидимости.

  - Ты у нас - человек-невидимка по праздникам. Это как Моська. Гавкнул два-три разочка, и отбежал на безопасное расстояние. А этот... вот...

  - Помочь слезу смахнуть?

  - Да нет уж, я сам.

  - А вот у нас и литиево-кремниевый гений аккумуляторов нового типа. Отравился выхлопными газами, сидя в гараже и оставив мотор машины работающим. А его соавтор в тот же день подавился костью, и дух испустил по дороге в больницу.

  - Ну и дела! Прямо мороз по коже. Сплошное кладбище. И это ведь люди не малоизвестные, с академическими степенями, со связями, и деньжат у них было навалом.

  - Не переживай. Что будет - то будет. Не мы первые, не мы последние.

  - Кто же их спонсировал?

  - Вопрос очень правильный. Хотя изобретатели сами были не нищие, всё же спонсор у них был. Причём, один и тот же.

  - Ну же! От любопытства дух захватывает. Кто этот спонсор?

  - ЮКОС.

  - Юкос? Нефтяная компания?

  - Вот именно. Это же полная чушь. Нефтяные магнаты спонсируют проект, который в перспективе задушит все нефтяные доходы.

  - Ну, причины могут быть разные. Если твоему бизнесу что-то угрожает, и ты знаешь, что всё равно его лишишься...

  - Юкосу что-то угрожает?

  - К примеру... А вообще, что-то где-то я слышал... Если с другой фирмой не перепутал. 

  - Шантаж конкурентов? Подходит?

  - Это как посмотреть...

  - Месть?

  - Не знаю, не знаю... А вот если ты хочешь красиво въехать в политику, на белом коне, овеянный славой спасителя человечества, разжавшего смертельную нефтяную хватку: себе же в ущерб... Красиво, амбициозно, и ... так похоже на Михаила Ходорковского.

 

 

 

               - 98 -

 

  - А что этот Михаил? Чище других?

  - Кто из вас слышал термин "семибанкирщина"? Ага, никто. Так вот, публицист Андрей Фадин его выдумал. Нельзя ведь сказать "талмудеевщина", вот и нашёлся заменитель.

  - Герр Розен, а как же с Вашими принципами?

  - Они подождут. Правительство Ельцина было оставлено в покое Западом; ему дали определённую свободу действий, хотя могущественные мировые силы могли продолжить развал России, отщипывая от неё по кусочку, сея хаос и развал. Почему? Ведь свалили же Горбачёва, устроив государственный переворот, значит, могли, значит, обладали силой.

  - Ельцин выплатил репарации?

  - Да, частично Вы угадали, сэр. Город осаждён, враги требуют дани, приходится откупаться. Да, в этом что-то есть. Но это далеко не всё. Вопрос в том, кто получил репарации? Кто победил во Второй Мировой войне? Кто заставил признать свою победу через пятьдесят лет?

  - Жиды. А кто же ещё?

  - Да, Петрович, евреи. Они самые. Их влияние на Англию и Соединённые Штаты настолько всепроникающее, что они заявили Ельцину: мы должны получить репарации и от России, как получили их от Германии, Швейцарии, и других, по поводу "Холокоста". И тогда Британская Мировая Империя (включающая Соединённые Штаты) от России отвяжется, перестанет мобилизовывать многотысячные митинги на пыльных старых площадях, перестанет вооружать Чечню и науськивать Грузию, перестанет вдыхать жизнь в перехлёстывавший через край бандитизм, взрывать дома. Тогда и была развёрнута так называемая приватизация. Она воплотилась в систему, приведшую на роли главных игроков в сфере частного бизнеса руководителей нескольких банковских структур. Перечислим их в алфавитном порядке: Петр Авен, Борис Березовский, Владимир Гусинский, Владимир Потанин, Александр Смоленский, Михаил Фридман, Михаил Ходорковский. Семь еврейских (среди них один или два криптоеврея не меняют дела) банкиров, семь свечей иудейской меноры... начался весёлый еврейский Пурим в России, резня русского народа.

  - Исторические исследования тем временем полностью подтвердили, что тысячи лет назад евреи действительно убили 75 тысяч персов, цвет нации, правящую элиту, выступавшую против еврейского господства: точно так же, как они это сделали в России после большевистского переворота (только тогда счёт пошёл уже на миллионы).

  - Семь еврейских банкиров не просто загребли основную долю российских богатств, но оказали ключевое влияние на государство и на всю экономику. Самым совестливым из них оказался Михаил Ходорковский. Он развернул скрытую войну против шести других участников "семибанковщины", он планирует пойти в политику и бросить свой грязный бизнес.

  - Умыть руки.

  - Умыть руки.

  - Но от этого они чище не станут.

  - Что ж, никто и не говорит... Теперь Ходорковский ведёт двойную игру, собирает вокруг себя мощные интеллектуальные силы; он хочет денонсировать сдачу России Ельциным; хочет нанести удар по Западу, отказавшись от нефти. Ведь экономическая система и налогообложение там зациклены на нефти (от продажи бензина поступают деньги в казну). Это авантюрист, и ждать не в его правилах. Ему нужна власть, влияние, азарт, уважение - на уровне Штатов, но без эмиграции. Ему нужно всё то, чего сегодня можно добиться только на Западе, но сегодня, сию же минуту, и здесь.

  - Так, может быть, наша верховная власть собирается положить конец засилью еврейских олигархов? Ей надоело выплачивать репарации?

  - Тогда красивый уход Ходорковского в политику тем более умный ход.

  - И он пускает нефтяные деньги Юкоса на анти-нефтяные открытия! Здорово!

  - Но ведь нефтедоллары помогут восстановить разрушенное хозяйство страны. Не может ли быть так, что верховная власть сама пришила этих учёных-изобретателей, и собирается убрать Ходорковского?

  - Есть ещё газ. Нефтяная труба и газовая труба дополняют друг друга. Если машины смогут обходиться без бензина, нефти потребуется меньше, но зато цена на неё возрастёт в несколько раз. Как сырьё для производства пластмасс, компонент многих продуктов и производств, вплоть до стратегических, нефть стала бы приносить почти столько же нефтедолларов. Нет, замена бензобака аккумуляторами - это подножка не России, а Соединённым Штатам, вся геополитика которых построена на нефти. А щит-невидимка хорошо послужил бы российской армии. Убирать изобретателей и Ходорковского России не с руки.

  - России ни к чему. А Кремлю?

  - Есть ли возможность узнать, что имеется на Ходорковского в ФБС?

  - Вы, что, думаете, я волшебник? Есть один сотрудник, он курирует олигархов. Ему уже выговаривали, но он всё равно иногда берёт компьютер да хаты. И там не вылезает из Сети. Попробуем заглянуть ему через плечо. Или, если повезёт, через него залезем в компьютерную сеть его боссов.

  - А что это такое?

  - Это самая незаметная из программ-шпионов. Она сейчас соединяется с компьютером куратора олигархов. Но не на прямую. На всякий случай это проникновение мы проведём из Коста Рики.

  - Это, надо понимать, файлы на его жёстком диске?

  - Так точно.

  - Странные названия. И, по-моему, странная файловая система.

  - Браво, Одиус! Дело в том, что это не винда и не мак. Это военный дистрибутив, который известен как МСКС. Там есть такие перлы, как "так точно", "слушаюсь", "отставить". Значит, это не основной, не главный его компьютер. Жаль. Ничего не попишешь, придётся отключаться.

  - А что, если главный соединён с этим?

  - Может быть, и соединён. Всё равно без драйверов мы его не увидим.

  - Подключи Линокс. Авось там драйвера найдутся.

  - А ведь это идея. Попробуем нащупать главный компьютер. Ты смотри! Поехали.

  - Но тут тысячи файлов. Как из них найти те, что про Ходорковского?

  - Устроим поиск по тексту.

  - А загрузить нельзя?

  - Слишком рискованно.

  - Постой... А это что за папка под названием "Эко"? Надо думать, что тут материал не на знаменитого итальянского историка и писателя Умберто Эко? Ты можешь её открыть.

  - Проще простого, сударь.

  - Смотри-ка, файл назван "ход", не про Ходорковского ли?

  - Упс....

  - Что случилось?

  - Их благородие вздумали отключиться. Ноги или мозги затекли. Или водочкой промочить горло захотелось. Кто знает?

  - И мы остались с пустыми руками.

  - Кроме этого одного файла.

  - Но тут же какая-то абракадабра.

  - Надеюсь, что закодирован обычным софтом, без применения дополнительных средств высшей математики.

  - А у тебя есть такой софт - ну, для декодирования?

  - Найдётся. Но сперва сохраним этот файл в другой папке. Мало ли что...

   - Ну, ты даёшь! Настоящий волшебник. Постой, постой... Но это же какая-та фантастика. Тут изложено то, что случится с ЮКОСом в недалёком будущем, но всё же ещё не наступившем. Как это понимать?

  - Сначала давай почитаем.

 

"Мещанский суд столицы теперь готов вынести приговор по делу Ходорковского, Лебедева и "внагрузку" к этим - Крайнова. Произойдёт это, полагают, недели через две. Ровно две недели назад Мосгорсуд уже приговорил Алекся Пичугина. За две недели до Пичугина приговорили Васильковского. За две недели до Васильковского - Булыгина, а до него (опять-таки, за две недели): Василия Комова. До Комова (две недели - всё тот же срок) приговор получила Лидия Иванова. Все подсудимые (кроме Крайнова) на момент ареста действительно имели то или иное отношение к ЮКОСу. Если не считать этой принадлежности, их не объединяет ничего".

 

"Всё, что известно адвокатам и прессе от следственных и судебных органов, не позволяет ответить на единственный значимый вопрос: имели ли место хотя бы малейшие нарушения законности в действиях компании и её должностных лиц / владельцев. Более, чем вероятно, что Ходорковский и прочие нарушали закон, и делали это неоднократно. Однако, функция судебно-правовой системы и её смысл в том и заключается, чтобы установить, какие конкретно преступления были совершены, когда и при каких обстоятельствах они совершались. Этот же процесс - суд над проходящими по делу Ходорковского - ни одного конкретного преступления не назвал. Вот и получается, что все приговорённые получили сроки без суда и следствия. Или, если хотите, был закрытый суд, о котором публике ничего не известно".

 

"Второй, менее значимый, вопрос: какая связь между проходящими по "делу Ходорковского" лицами? Ведь они не были даже знакомы друг с другом. Суд и на этот вопрос так и не ответил".

 

{"Напомним, что сначала обвинения против ЮКОСа озвучили в Израиле и Соединённых Штатах, а потом уже эхом их отозвалась российская сторона".------ \\ этот пункт не должен появиться ни в одной российской газете, а ТАМ - пусть они сами позаботятся\\.} 

 

 

               - 99 -

 

  - По стилю изложения похоже на газетный материал. Точнее, на будущий газетный материал. Надо думать, по просьбе следователей его составили какие-то маргиналы или третьеразрядные журналисты. Не исключено, из числа собственных сотрудников. Чтобы смоделировать реакцию прессы.

  - Значит, в этом деле есть что-то такое, что даже обвинений конкретных не предъявлено, чтобы не разглашать.

  - Но тогда, выходит, что, когда всю эту кодлу арестуют, их уже из тюряги не выпустят. Никогда. И держать будут в изоляторах, карцерах, одиночных камерах предварительного заключения - чтоб некому было проговориться.

  - Это что же, им всем светит пожизненное?

  - Вряд ли. Каждое дело пошлют на доследование. На апелляции станут отвечать контапелляциями. Потом расследование будет систематически направляться на пересмотр. В связи "с новыми обстоятельствами, свидетелями", и т.п. станут назначать новые судебные слушания. Так всё это будет тянуться вечно. И ни один судебный приговор не станет окончательным. А, когда страсти поулягутся, кого-то из приговорённых уберут.

  - Убьют в тюрьме?

  -  Скажут, что они скончались "от естесственных причин".

  - Давай почитаем дальше.

 

"Попытки представить дело Пичугина в качестве ничем не связянного с ЮКОСом и чисто уголовного провалились, и тогда к нему приартачили Леонида Невзлина, а позже еще и отца Михаила Ходорковского, который был, мол, в курсе происходящего".

 

  - Возможно, дело этого Пичугина и есть (то есть - будет) чисто уголовное? И оно ничем не связано с Юкосом. Но его станут использовать как единственное криминальное дело для "демонстрации" состоятельности уголовных обвинений против всех остальных?

  - А что, некий Пичугин уже успел нагадить, и те уголовные обвинения, которые ему будут инкриминированы года через 3-4, когда развернётся весь процесс, уже налицо?

  - Или да, или нет. Времени у них достаточно. Можно сфабриковать любое уголовное дело. Либо использовать не подделанное. Как угодно.

  - Кто такой Пичугин - не знаю. Скорей всего, его фамилия соответствует-таки его "содержанию". А вот Невзлин - известная личность. И то, что это подонок, написано у него на лице.

  - А кто такой Алексанян?

  - Понятия не имею.

  - Тут написано: заразить сифилисом?, туберкулёзом?, облучить, до лейкемии?.. А это - напротив фамилии Ходорковского: перелом ключицы, шейки бедра, позвоночника, этк. И дальше: сифилис, туберкулёз, острая почечная недостаточность.

  - Взгляни-ка на это: "Адвокату Василия Алексаняна отказано в требовании перевести умирающего от лейкемии подследственного в спецклинику."

  - А здесь - ещё лучше: "руководство следственного изолятора "Матросская тишина" обратилось в суд с иском против адвоката Алексаняна [Виталия Вершинина..., Фёдора Сухорева..., Степана Мореева..., Светланы Борман..., Игоря Луканского..., Елены Львовой...], который (ая), по мнению ФСИН, разгласил (а) медицинскую историю заключённого (лейкемия, туберкулёз) с целью срыва судебного процесса по его делу." 

  - Вот это да! До такого цинизма даже Вершинины и Геббельсы не доходили.

  - Но есть перл и почище: "По делу адвоката Алексаняна вынесен обвинительный приговор с мерой пресечения: десять лет колонии строгого режима".

  - А тебе не кажется, что именно эта последняя фраза... какая-то "не совсем русская"? Так не только журналисты, но даже тупые менты не выражаются.

  - Если принять во внимание вот этот фрагмент - "В ответ на обвинения против компании и арест счетов ЮКОСа в Соединённых Штатах и в Израиле Российская Федерация (с 2000 по 2001 год: не позже! дальше тянуть не будем) неоднократно заявляла, что пока никаких конкретных фактов о незаконной деятельности ЮКОСа не имеется", - то "иностранное происхождение" не только одной фразы, а всего этого дела - обретает очень большую вероятность. 

  - А где же международный суд в Страссбурге...

  - ... который полностью дискредитировал себя в деле Косова?

  - ... Международная Амнистия, Европейский Парламент, Комиссия по правам человека ООН?..

  - Переведи дух. Через 6 или 7 лет, когда Алексанян будет умирать от облучения в "Матросской тишине", никакой Амнистии, никакой Комиссии по правам человека уже не будет. Вернее, формально названия этих организаций всё ещё ("по инерции") будут на слуху, но ни малейшего влияния или значения они иметь больше не будут.

  - Мальчики, вы знаете, чем отличается день сегодняшний от дня завтравшего?

  - Не-а... понятия не имеем...

  - Если сегодня вас арестуют на платформе метро, приведут не в отделение милиции, а в милицейский участок там же, оденут наручники на запястья, заведенные за спину, и станут заталкивать мешочек с наркотой в передний карман брюк, это может произойти не в любой день, не в любом месте, не в любом районе, и отзовётся в вас неподдельным возмущением. Если это произойдёт через семь лет, это может случиться в любой стране, в любое время, в любом месте и при любом скоплении народа, да и возмущения вызывать больше не будет, ведь станет рутиной.

  - Если сегодня вас убьют и разберут ваше тело на донорские органы... если сегодня один из руководителей вашего государства станет делать себе чаши для вина из черепов своих малоизвестных подданных... если сегодня врачи и санитары начнут готовить тушёнку из своих свежеосвежёванных пациентов... это пока только отзовётся в наших пропитых мозгах неподдельным возмущением.

 

 

               - 100 -

 

  - Розен, куда вдруг пропал наш интересный текст? Ты что, нам дальше запрещаешь читать? Боишься, что мы коллективно впадём в депрессию?

  - Да, вы уж впадёте!.. Их благородие вздумал снова включить компьютер, а у него в домашнюю сеть, видите ли, соединены целых три.

  - Так ты, значит, не отключался - и перманентно прощупывал его?

  - Нет, конечно. Это слишком рискованно. Я просто сейчас на всякий случай проверил.   

  - Попробуй вот это. Я один раз попал в яблочко, может, и на сей раз повезёт.

  - Да, ты у нас, Петрович, ведь такой ушлый.

  - Одиус, он со мной снова фамильярничает.

  - Так, так... МД2, МД4... Что это такое?..

  - А Т-34 там нет?

  - Это список конфискованных документов; вернее, конфискованных в будущем времени. Которые они при вероятном обыске главной конторы ЮКОСа или личного логова Ходорковского (кто знает?) собираются коффисковать.

  - Значит, документов, классифицированных в списке, у них пока нет, но есть осведомитель в ЮКОСе, который уже передал содержание файлов. К сожалению, этого содержания в данной папке нет. Смотрите, тут и приметы осведомителя. Вот это да! Собственный отец Ходорковского, который связан... с Невзлиным. Учитывая то, что Невзлин сейчас в Израиле, понятно, откуда ноги растут. Надо полагать, что и этот персонаж попадёт в тюрьму. Только в израильскую. И оттуда уже никогда не выберется.

  - Если только не окажется по одну сторону... со следствием.

  - Разве он итак не на их стороне?

  - Как знать? В таких политических играх ничего не гарантируется.

  - Как же нам узнать содержание этих документов?

  - Скажи, для чего это тебе надобно?

  - Не удовлетворив любопытства, не смогу спокойно закончить свою короткую жизнь.

  - Ну и юмор у тебя!

  - А нельзя ли... к Ходорковскому... через Интернет?

  - Ну, вы даёте! Я же не волшебник. Такие вещи с бухты-барахты не делаются. Для подготовки такой операции мне потребуются недельки две. Я ведь к фэ-бэ-эсникам не просто так заглядываю... через плечо. А в частной фирме защита может быть ещё круче. Хотя... Постойте! Кажется, есть одна догадка. Что, если упомянутые документы... открытые. Как бы это сказать... Выставлены на всеобщее обозрение. Только никому и в голову не придёт их искать, и вообще, подозревать, что нечто подобное существует. Поэтому и содержание их у ментов не пересказано... потому что его можно вызвать в любую секунду. Они же на вэб сайте ЮКОСа! Как мне сразу в голову не пришло!

  - Так чего же ты медлишь? У меня прямо в горле пересохло.

  - Вот вам, пожалуйста. МД2, МД3, МД4... пустые страницы.

  - Но тут же есть фреймы. Открой-ка эйч-ти-эм-эл сорс. Вот. Набери этот адрес.

  - Тоже пусто. Белая страница.

  - Открой и её сорс. Ну вот, а говорил, что пустая. Тут текста на целую брошюру. Только в браузере он не виден.

  - Что ж это такое? Уж не брежу ли я? "Энергосигнал, направленный на энергоприёмник в Шанхае...". Какая-то фантастика. Белиберда. Берлин, Варшава, Цюрих, Милан... Настоящий наполеоновский план. Захват Европы...

  - И Америки. Лас-Вегас, Детройт, Чикаго, Бостон...

  - И Азии. Бомбей, Джакарта, Анкара.

  - Поэтому и выставлено почти в открытую, ведь никто этот бред всерьёз воспринимать не станет.

  - Кроме ещё более сдвинутых дядей.

  - Да они все умалишённые. Все разом. Придурки! Идиоты!

  - Успокойся. Давай по порядку. Мишка Ходорковский открыл (ему открыли умело подобранные люди, талантливые исследователи) новый источник энергии. Заменитель нефти. При этом не надо ни нефтяной, ни газовой трубы. Из России передаётся энергосигнал, который принимается в любой точке планеты, освещая улицы, зажигая телеки, компьютеры, запуская холодильники, кондиционеры, станки на фабриках и заводах. И не надо загаживать землю, бурить недра, отправлять танкеры. Чтобы энергию не крали, тут черным по белому написано: "сигнал может кодироваться; перекодировка производится каждые сутки". И вот что поразительно: из этого документа следует, что никакой промышленный шпионаж, никакое разглашение секрета не нарушит монополию. Это значит, что в Сибири, откуда должна передаваться энергия по России и по всему миру, есть что-то такое, чего нет больше нигде. Нет, беру свои слова обратно. Тут сказано, что вторая такая точка находится у северного побережья России, в сторону полюса, практически в пределах территориальных вод. И всё. Больше таких точек на нашей планете не существует. И это, якобы, установлено окончательно. Что это такое - не представляю. Гравитационная, сейсмическая, планетарно-магнетическая энергия? Что-то, связанное с падением Тунгусского метеорита?

  - Выходит, чтобы украсть это преимущество у России, надо отнять у неё Сибирь?

  - Пристрастившись, как алкоголик, к такому удобному, дешёвому и ни от чего не зависящему источнику энергии, все страны мира попадут в зависимость от России, можно сказать, в кабалу. Чуть что не так: перекрываем кислород. Ясно, что это не всем будет по нраву. Так и до очень серьёзного конфликта недалеко. Причём, Россия тогда теряет своего самого мощного союзника в противостоянии еврейским вассалам - Штатам и Великобритании: Китай, у которого нет вообще никаких своих источников энергии. Китай, Америка и Европа не смирятся с оружием такого значения в руках России. Война станет неизбежной.

  - Но она итак неминуема. Либо Россия должна "самоустраниться", либо готовиться к войне с еврейским и еврейско-американским государством.

  - Но ведь трусливые политики и генералы попытаются её оттянуть. Даже если "отклад не идёт в лад".

  - А что, если этот "энергетический сигнал" способен американские спутники, вместе с ракетами, приземлять... прямо в воздухе? А?

  - Так это же измена Родине!

  - Измена, измена... Для князей-политиков нет родины. Если им надо остановить проекты Ходорковского, чтобы удержаться в кресле, они это сделают, и, если надо, изменят кому угодно: жене, родине, ближнему, данному слову.

  - Хорошо, а как же властолюбие наших высших руководителей, ни чем не отличающихся от всяких других? У них в руках оказалась власть над всем миром (если, конечно, это не чудовищных блеф) - и что же? Они возьмут её - и похоронят; всех, кто хоть что-то знает - отправят к праотцам; заметут следы: как будто ничего и не было? Разве есть на свете такая сила, способная остановить амбиции земной власти?

  - На этом свете - нет...   

 

 

               - 101 -

 

За окнами стремительно серело. Начинался самый обычный для миллионов ленинградцев... упс... петербуржцев вечер. Бледная вуаль над каналами переносила пронзительную тоску. И деловой люд из офисов вприпрыжку бежал к автомобилям как последнему пристанищу "американской мечты". На вывеске реальности - на поверхности земной жизни - изображалось то, что предполагалось в ней. Для того, чтобы пресный официоз "предполагаемого" не выглядел подозрительно, его проперчили шедеврами искусства, грандиозностью архитектуры, захватывающими дыхание видами каналов.

 

Рабы конвейеров и кабинетов, громыхая цепями, шли по улицам и проспектам великого города, мимо вечных, неувядаемых шедевров прошлого. Они тайно или явно праздновали конец рабочего дня как ежедневное освобождение. Этот праздник они отмечали в кафе и ресторанах, в барах, ночных клубах, на дискотеках, на концертах. Каждый отправлялся в такое место, где собирались соответствующие ему по рангу и социальному статусу, и где он сидел в окружении десятков двойников своего собственного окружения. Избавившись на пару часиков от рабства, они, сами того не ведая, добровольно прыгали в его новые объятия, известные под именем досуга.

 

Отделённым от этого всеобщего оглупления стенами дома, собравшимся у Розена всё же передался вирус повального "послерабочего" психоза. Решение не разделяться лопнуло по всем швам, как только речь зашла о том, где ночевать, как определиться с остатком жизни и распорядиться им.

 

Одиус не мог оставить своего папашу-профессора, который ворочался ночами с боку на бок и не мог уснуть, если его единственный отпрыск не находился рядом. Петрович не мог бросить свою непутёвую жену, которая за пять дней ночёвок вне дома могла отомстить разводом. Так Розен с Наташей остались вдвоём после всех откровений и тайн компьютерно-сетевой пропасти. Чем глубже в неё погружаешься, тем дальше кусочек недосягаемого синего неба, тем чернее становится в мире. Шокирующие тайны и язвы человечества сыплются из рога изобилия, выпадают, подскакивая при ударе об пол, как распадающийся скелет ещё пять минут назад живого человека. От этого становится страшно.

 

Не сговариваясь, супруги, состоявшие не первый год в "гражданском браке", разом повалились на один из диванов, минуя спальню, прижались друг к другу спинами, укрывшись пледом, и через минут пять уже находились в царстве Морфея. И в ту же секунду их сознание взяла в оборот уже другая сила, стоящая вне человеческого мышления и над ним, властно вырвала из "гуманоидной" логики, перенеся к себе, неведомо куда неведомо откуда.

 

Розен увидел себя в элегантном бежевом костюме, с искусно подобранным по цвету и фасону галстуком, с "Ролексом" на левой руке и дорогим перстнем на пальце, в котором бриллиантово поблескивала крупинка в четыре карата. Фоном его появления в таком виде служило огромное помещение со стеклянными стенами и полом. В центре этого, совершено пустого, цеха из пола вылезала, тоже стеклянная, труба или колонна, метра четыре в диаметре. Возле неё стоял обыкновенный расхожий стул из гнутых алюминиевых трубок с дерматиновой спинкой, как будто кто-то приставил его туда, чтобы общаться тэт а тэт с этой стеклянной тумбой.

 

Вспомнить, зачем он сюда пришёл, никак не удавалось. От этого спина вмиг покрылась липким холодным потом, и неприятно засосало под ложечкой. Знание о назначенном рандеву смутно шевелилось под черепушкой. Это была встреча чрезвычайной важности, но с кем и по каком поводу: тонуло в тумане догадок. Он подошёл вплотную к огромной колонне, прижался к её холодной поверхности разгорячённым лбом. Там, за тонкой стеклянной мембраной, был другой свет, точнее, туманная желтоватая полутьма. Как будто внутренность колонны наполнена дающим окраску газом. Когда глаза немного привыкли, Розен заметил в самом центре "колодезного" пространства женский манекен в человеческий рост, удивительно точно имитирующий обнажённое тело. Даже ключицы и плечи матово поблескивали настоящей человеческой кожей.

 

Опасаясь, что его застанут за разглядыванием бесстыдного манекена и заподозрят в склонности к фетешизму, а - может быть - самого тайно разглядывают в какую-то скрытую видеокамеру, Розен отпрянул от стекла, и уселся верхом на стул, спиной к колонне. Однако, что-то буравило его плечи, словно обжигающий взгляд, и он развернул стул на 90 градусов. Его глаза невольно снова сконцентрировались на манекене, отыскав имитацию гладкой обнажённой кожи в туманной гуще.

 

В этот момент произошло отвратительное движение. Совершенно беззвучно женщина-манекен приблизилась к Розену, без видимых усилий рассекая сгущённое пространство. Её глаза открылись, и руки зашевелились, как щупальца. Розен сидел, скованный страхом, как если бы в его ноги влили тонны свинца.

 

  - Здравствуй, Розен, - раздался странный дребезжащий голос, эхом отдающийся в дальних углах. - Спасибо, что пришёл.

 

Не в силах разжать охваченные холодом, как на морозе, губы, Валентин молчал. "Правильно делаешь, что не отвечаешь. Ведь мы не представились друг другу. Анастасия Десятая. Розен Валентин Ефимович. Свободный бизнесмен. Верно?"

 

Только теперь он разглядел едва различимые прозрачные трубки, отходящие от всех отверстий её тела, одна из которых эластично расширялась, когда открывался рот. Эти отростки напоминали прозрачную слизь, и тянулись вверх и вниз, ниже уровня пола. Их сочетание с безукоризненностью пропорций балерины и манекенщицы, с её неожиданной, сногсшибательной красотой и бледным мрамором обнажённого тела шокировало до дрожи.

 

Угадав его чувства, Анастасия X съязвила: "А ведь даже и с трубками, ты хотел бы меня? Не правда ли? И, согласись, такое неудобство, как отсутствие одежды и несколько инородных щупальцев - сущий пустяк. Хочешь жить триста лет: стерпишь и не такое".

 

  - Я не хочу жить триста лет, - неожиданно для себя самого выпалил Розен.

  - Спасибо за откровенность. А ты подумал о процессе необратимых мутаций, о возрасте, когда осознаёшь, что тело твоё умирает, или ты твёрдо решил спрыгнуть с балкона, чтобы не увидеть на себе появления третичных половых признаков? Двойной подбородок, живот, как резиновая груша, обвислые щёки, все эти бабские признаки, а у баб отвратительные гусарские усы и противные волоски на бороде, как у зелёного монаха, бесформенные мужские торсы и квадратные плечи: это расплата за разделение в подростковом возрасте, что гарантирует движение и смысл. Вот об этом времени, которое не за горами, ты подумал? 

  - Всё равно жить триста лет мне ни к чему.

  - А может и больше. Через двести лет обнаружатся новые средства продления жизни, и ты не старея протянешь ещё тысячу лет. Твои генетические часы и физическая форма всё ещё позволили бы тебе впрыгнуть в последний вагон.

 

В эту секунду пространство в колонне осветилось ярким до ослепительности светом, делая выпуклой и весомой каждую чёрточку, каждую выпуклость или впадинку висящей внутри без всякого напряжения голой женщины. Розен невольно отметил, что лобок был тщательно выбрит, и можно было только догадываться, какого цвета были бы крошечные завитушки на интимном месте по золотистым локонам, спадающим на плечи. Она взлетела метра на два над Розеном, мгновенно остановившись.

 

  - Ты всё ещё не устал глядеть на меня, шокированный откровенностью и отходящими от меня трубками? - Она сделала в воздухе сальто, продемонстрировав уникальное совершенство и гармоничность всех отверстий. И эти едва заметные трубки не портили её совершенства - скорее, подчёркивали его пугающую фантастичность. - Ты можешь поверить, что я живу на свете уже двести лет? Намереваясь прожить ещё столько же. Вы, люди, ничего не узнаете и ничего не достигнете, потому что и ста лет мало для накопления знаний, а ведь уже после сорока ваш человеческий организм усыхает.

  - Жить для того, чтобы узнать очередную гадость и убедиться в существовании очередной клоаки мира? Увольте.

  - Дело твоё. Не хочешь жить тысячу лет? Моё любопытство останется неудовлетворённым. Тут есть кое-что для удовлетворения твоего любопытства. Нам удалось расшифровать письмена, составленные с помощью ароматических молекул, и перевести на наш гуманоидный язык. Конечно, их смысл достраивается в мозгу гуманоидов автоматически, ведь на уровне и в плоскости их оригинального смысла нам мыслить не дано. Впрочем, и в таком виде для нас это откровение.

 

Внутри колонны зажглась дополнительная красная полоса, напоминавшая лазерный луч, и в ней завертелись серебряные буквы. В ту же секунду в голове Розена зазвучал чужеродный голос, голос "чтеца".

 

"Пользовательская инструкция. Для создания существ, наделённых развитым мышлением, основная функция которого сосредоточена в органе, что называется мозгом, необходимо учитывать феномен сбалансированности сознания. Это такое необходимое условие программы, что лежит в основе сложной системы самодостаточности и "разумности". Даже те из систем, какие соответствуют менее развитому мышлению, не способны функционировать без такого баланса. Они либо не перейдут порога выживания (что является пассивной скрытой формой суицида), либо - в редких, но возможных случаях - совершат активный суицид".

 

"Феномен сбалансированности сознания в языке самого этого сознания имеет внешнего двойника, обозначаемого понятием "смысл". Смысл - это нечто вроде движения того или иного рода, в ту или иную сторону. В сконцентрированной форме движок указанной не-пассивности заключается в монаде Добро-Зло, дихотомия которой предоставляет поле для него. Иллюзия достижения "смысла", или "гармонии": это всегда процесс; таким образом, достижение их вечно в процессе; он никогда не останавливается. Сознание мыслит себя где-то в центре между этими двумя противоположными экстремами, с "перекосом" в одну или другую сторону".

 

"На принципе полярности основаны все мыслительные регуляции системы. Основных монад достаточно много, это такие полярные пары, как день и ночь, небо и земля, война и мир, богатство и бедность. Сознание как правило мыслит себя ближе к середине на воображаемой линии между двумя пределами, но в каждом конкретном случае на разной отметке. Система взаимоотношений между множеством таких установок представляется в виде бесконечного пульта, с движками-ползунками, перемещающимися в горизонтальной либо вертикальной плоскости между двумя фиксированными пределами:

великодушие ____________________ жестокость".

 

"На пульте контроля каждой личности ползунки стоят на разных делениях. Оценочные суждения "я" ассоциируют ту или иную из двух противоположных "полярностей" как плюс или минус".

 

"У одной личности позиция - или положение - ползунка на линии щедрость (+) ______+_ (-) скупость ближе к минусу, у другой - ближе к плюсу. Соотношения между позициями ползунка на линиях жизнь - смерть, удача - невезение, счастье - несчастье, и других, определяют индивидуальность личности и стоят за мотивами тех или иных реакций и поступков".

 

"Взаимодействие разных систем (личностей) даёт новую координату на пульте управления, вносящую дополнительный механизм изменения положения ползунков (в известных пределах). Средний суммарный показатель всех движков - это индекс социально-психологического типа, который программируется от рождения. Социальных типов более восьмидесяти, и каждый необходим для стабильного существования общества наделённых разумным мышлением существ. Около 75 процентов их становятся носителями наиболее распространённого социального типа. Количество особей - носителей каждого из остальных типов - колеблется от 10 до 0,007 процентов от общего числа. Средняя величина всех показателей социальных индексов должна соответствовать показателю нахождения ползунка на середине линии-шкалы Добро - Зло". 

 

  - Можешь спрашивать.

  - Но с какой целью?

  - Этого мы и сами не знаем.

 

Розен хотел ещё что-то спросить, но вдруг вся колонна исчезла, и стало темно, как ночью. Он встал, зацепился за что-то, и почувствовал, как падает вниз внутри какой-то трубы. Долго лететь не пришлось. Он приземлился на что-то мягкое, и теперь лежал, пытаясь сообразить, не расшибся ли. Постепенно глаза привыкли к свету, и сквозь серую пелену сумрака стало просвечивать подвальное окошко, и оказалось, что просочившегося света вполне достаточно, чтоб рассмотреть вёдра в углу, и какой-то хлам у противоположной стены. Чьи-то шаги мягко спустились по лестнице, и он увидел над собой любопытные глазёнки, которые смотрели, не мигая. Эта молодая женщина своими повадками напоминала зверёныша, а её любопытство - повадки молодой газели.

 

От неё исходил чуть различимый луковый запах - запах пота, и запах копчёной рыбы или селёдки: запах спермы.

 

Глядя прямо в его раскрытые глаза, она сбросила через голову свою рубашку - с жадностью ловя его реакцию, - и коротенькие шорты, под которыми ничего не было. Умело расстегнув его ремень, она достала его увесистое орудие, уже готовое к бою, и взгромоздилась на него, как на лошадь. В её движениях было что-то от озорства и дурачества, и она мотала головой, подскакивала и падала, как в седле. Её изначально белое тело было загорелым до черноты и гибким, как лоза. Розен внезапно очень ясно осознал, что именно такую женщину ему хочется больше всего, и не мог понять, отчего его мысли идут в сослагательном наклонении, когда он вот, обладает ею... или она - им.

 

Тогда стены подвала внезапно превратились в стены его собственного жилища; за окном сияло зимнее солнце; он свалился с дивана на пол - и проснулся.

 

Лёжа на полу без движения, под сильным впечатлением так резко оборвавшегося сна, он горько сожалел, что не успел кончить в неё.

 

 

               - 102 -

 

Пришли плохие вести из Канады. Вот уже месяц от Аллана не было ничего: ни слуху, ни духу. А тут ещё один из счетов в монреальском банке оказался заблокированным. Словно вобрав в себя воздух перед тем, как ступить босой ногой в ледяную воду, Наташа сказала: "Поехали". Розен ответил не сразу. Глядя куда-то в сторону, он откликнулся глухо: "Пошлём туда Петровича".

  - Да ты с ума сошёл!

  - А что? Петрович - головастый мужик. И уж не сбежит он с нашими миллионами, это точно.

  - Сбежать - не сбежит, а вот только справится ли? Ведь он ничего не знает... о Канаде... в Канаде.

  - А ему и не надо знать. Канада - Канадой, а Квебек вроде России. Там все такие же ... распиздяи... ну, не буду, не буду... Кебекеры, кебекуа: они же пьяницы и лоботрясы - как мы. Петрович с ними найдёт общий язык. Инглиша, который он знает, ему вполне хватит, французский он тоже как бы воспринимает. Оформлю ему доверенность, скажу пароль; ведь с Алланом всё давно договорено, на случай непредвиденных обстоятельств. Вот только как его разыскать?

  - Но мы-то главного пока не знаем. Согласится ли?

  - Конечно, согласится. Отправим его с бабой, с женой. Тогда он поедет - как миленький.

  - Ещё почти незнакомую женщину вмешивать... Не нравится мне всё это.

  - Что делать? Форс-мажорные обстоятельства.

  - У тебя, мой дорогой, всегда они форсмажорные.

 

Прошло четыре дня. Петрович сначала упирался, хотя - по нему было видно - ехать хочется. Да и сумму командировочных и комиссионных ему предложили нешуточную. После этой поездки он становился богатым человеком. Тут Розен и заявил, что отправляет их вдвоём, с женой. Тогда Петрович, конечно, клюнул.

 

Сборы были недолгими. Купили билеты на самолёт, с двумя пересадками, правда. Жена Петровича тоже сначала артачилась, но ей, помешанной на путешествиях, не клюнуть на такую приманку - было не по силам.

 

Сидя на кухне, перед страшно дорогим "керамическим" фильтром, убивающим паразита Giardia Lamblia, расплодившегося в водопроводной системе Петербурга (о существовании его почти никто из петержбурцев не догадывается - власти города скрывают его присутствие от местных жителей и туристов), Розен наставлял Петровича. Тот слушал с рассеянным видом, как будто не верил ни в купленные билеты, ни в расписание полётов, и подозревал, что ни в какую Канаду не попадёт. Ему предстояло лететь с пересадкой в Париже, и Розен предусмотрительно составил письменные инструкции со всеми подробностями, и распечатал на принтере фотографии и схемы. Зевающий Петрович ответил на замечание Розена о невнимательности, что все письменные инструкции он выучил назубок, фотографии "запомнил, как мать родную", так что устный инструктаж теперь ни к чему. Розен знал, что его старший друг прав, и всё-таки чувствовал непонятное раздражение.

 

Странный солнечный день сочетался со снегом, и эти призрачные, как голограмма, снежные вихри налетали с Мойки и царапали стекло. Розен подумал о том, насколько обаяние и романтичность Наташиной квартиры дополняет настрой его собственной. Если бы что-то заставило его потерять эти две квартиры, потерять Фонтанку и Мойку, Неву, силуэты ночного Петербурга, который, когда он родился, был Ленинградом, то это подвело бы черту под его жизнь, и даже больше. Сознание того, что его когда-нибудь похоронят на одном из питерских кладбищ, пусть даже на самом захудалом и маленьком, и его прописка тут уже не окончится никогда, сознание этого определяло жизненные константы - и тихой грустью согревало по вечерам. Такой, как все. До конца оставаясь собой. И когда он думал об этом, что-то тревожно царапало за грудиной, будто приоткрывая завесу над будущим, которого он не знал.

 

Сами того не заметив, Петрович с Розеном отклонились от цели своего разговора, перешли на обсуждение коллег-литераторов, на пересуды последних питерских литературных тусовок, на словесные портреты законодателей поэтической моды. Ознакомившись недавно с некоторыми стишками и рассказиками Валентина, Петрович неожиданно отметил, что потомки и современники, оценивая розеновское "искусство", никогда не поверят, что автор имел хоть какое-то отношение к Петербургу. В его произведениях могло и не быть затравленных глаз челночниц, испуганно жмущихся к стенам перехода метро с какими-то тряпками в руках; несчастных голодных детей, бездомных и беспризорных, которые просят только одного: хлеба; измождённой, обессиленной и отчаявшейся нищенки с грудным ребёнком на руках, и с почерневшим от лишений, цепляющимся за подол, трёхлетним малышом; старухи, распродающей в подземном переходе своё последнее имущество за гроши: только бы не умереть с голоду; замерзающей на скамейке возле Летнего Сада семьи: родителей с четырьмя маленькими детьми; их могло и не быть, но они должны были "ощущаться".

 

Впечатление, что враг оккупировал город, что Ленинградская блокада закончилась через пятьдесят с лишним лет победой фашистов, которые немедленно приступили к геноциду русского народа, эта чёрная дыра их эпохи - конца 1990-х - не оставила никакого следа в розеновском сознании: то ли оно продолжало пребывать в эпохе горбачёвской перестройки, до катастрофы, то ли "перескочило" все эти страшные годы, пребывая сейчас где-то в будущем. Феномен "отключения" от реальности напугал Петровича; в нём угадывалась аномалия некой опасности. Дело было не в том, что с деньгами Розена можно было всего неприятного не замечать или даже не видеть. Каким-то своим слоем действительность просто обязана была въехать в сознание Валентина. Но не въезжала.

 

Мелочи жизни, вся эта уличная сага с её будничными киосками, мелкими торговцами, молочниками с жёлтыми цистернами на автостоянках, бедными художниками на Невском, с "челноками" на грязных барахолках, с откормленными ментами и азерами на базарах, стайки беспризорных детей с отмороженными ушами и худобой, "как в Освенциме", робкие школьницы, которых семейная трагедия вытолкнула на панель, озлобленные и пьяные пенсионеры-ветераны, оставшиеся без пенсии, малолетние наркоманы с гнилыми зубами и синевой под глазами, заштатные контрабандисты, дилеры и толкачи краденного, возле Гостиного Двора из-под полы предлагающие свой товар, разорённые предприниматели, шныряющие по улицам в поисках ствола, из которого можно выстрелить себе в лоб, затравленные бандитами жертвы, скрывающиеся от убийц, умирающие молодые женщины, так и не добившиеся никакого лечения, и нищие, нищие, нищие - на грязных ступенях общественных зданий, на помойках, во дворах, у станций метро: вся эта будничная суета, все эти явления не пересекались с существованием Розена, как если бы он находился в параллельном пространстве.

 

Тысячи трагедий огромного города сливались в один душераздирающий крик общенародного горя, но крик этот едва ли достигал ушей Розенов и анти-Розенов.

 

 

               - 103 -

 

В Интернете американские или израильские справочники неизменно изображали Москву и Петербург в виде острокрыших деревянных хибар с улицами, где грязи по колено, и с пузатыми попами, возглавлявшими крестный ход по каким-то доисторическим трущобам. На американском справочном домене www.airtravelinfoamerica.com Пулково открывалось как типичная среднерусская деревня, в которой никак не угадывался международный аэропорт. Он был сфотографирован "сзади" и с большой дистанции - не иначе как сотрудником Моссада или ЦРУ - так хитро, что формально придраться вроде бы не к чему, а впечатление убогости и заброшенности шокировало и озадачивало. И только в большом увеличении на картинке просматривались выкрашенные в синий цвет ангары и полукруглые крыши двух терминалов: прилётов и отлётов, и становился понятен трюк фотографа. Снятый в похожей манере, с шоссе Петах-Тиква - Иерусалим, главный израильский аэропорт Бен-Гурион, даже с местным деревенским аэропортиком в Хуа-Хуа-Малу было бы не сравнить.    

 

Розен с Наташей сначала планировали сопровождать чету Воробьёвых в аэропорт на своей "антилопе-Гну", но передумали. Отказались и от пригородной электрички до Купчино, и от метро до станции Московская, откуда могли пересесть на такси или маршрутку. Вместо этого, решили ехать до станции метро "Звёздная", где для них был припаркован пятиместный Ситроэн.

 

Аэропорт Пулково-2, примерно в 17-ти километрах от центра города, всегда ассоциировался для Розена с Колпино, где жила одна из его бывших подруг, Алефтина номер шесть, или, как она сама себя называла, Алефтина Прекрасная; там же он давным-давно, в самом начале 1990-х, занимался скупкой цветных металлов, когда ему казалось, что он сидит на мели. Этот промышленный район, фактически - разросшийся рабочий посёлок, напоминал ему об "остальной" России, тамбовской, рязанской или ульяновской. Колпино лежит севернее Пушкина и южнее Петербурга и Пулково. Безликая сестра московских Черёмушек, Колпино открывалось с высоты транспортного моста полукругом выступающих новостроек с жилыми башнями и - между ними - длинными и более низкими многоэтажками. Платформа станции метро "Колпино", почти открытая, напоминала одну из пригородных железнодорожных станций, и, одновременно, цех большого завода, где на длинных деревянных скамьях вдоль заполненных кубиками толстого непрозрачного стекла, как в бане, окон сидели худосочные скучающие барышни, с книжками на коленях или под мышкой.  

 

Розен живо представил себе и пригородную платформу станции Колпино, с двумя похожими павильончиками по обеим сторонам рельс, с цифрой "1" в сторону Петербурга, и "2" в сторону Пушкина, с потрескавшимся бетоном (на котором стояли две одинокие садовые скамейки), с обклеенными объявлениями столбами и почти провинциального вида публикой. Ижорский завод с его трубами находился наискосок от городского кладбища - и напротив нового жилого массива со стороны Финляндской улицы. Этот грустный треугольник любого рабочего посёлка - работа-жильё-кладбище - могла отменить только сама смерть.

 

Как и договорились, Воробьёвы взяли с собой минимум вещей, чтобы меньше привлекать внимания на таможне, и вся четвёрка благополучно добралась на метро до станции "Звёздная".

 

И тут Розен заметил знакомого человека, в котором узнал одного из ментов, дежуривших в последнее время у его дома. Тот скучал под звёздами на металлическом заграждении, под навесным полукругом из металла, на который крепились буквы "ЗВЁЗДНАЯ", прямо под установленной на нём камерой наблюдения. На улице этот тип возник возле киоска "Аудио-видео", отчего-то поглядев наверх. Розен проследил за траекторией его взгляда - и увидел на балконе нависающей над метро и прилегающими магазинами многоэтажки милиционера в форме. Поравнявшись со шпиком, Розен - неожиданно для себя самого - сделал подсечку, и мент в штатском грохнулся на мощёный серой плиткой тротуар. Обе пары тут же бросились наутёк.

 

 

               - 104 -

 

По Дунайскому проспекту без задержек добрались до Пулковской трассы, и меньше, чем через десять минут, уже приближались к аэропорту. Построенный в 1950-х годах как международный аэропорт Пулково-2, он перестраивался в конце 1980-х - начале 1990-х. Хотя для международного аэропорта он выглядел весьма скромно, по удобству и человечности он превосходил любой аэропорт этого класса в Соединённых Штатах. Его псевдоклассический сталинский ордер, что зиждился на восьми гладких колоннах, в середине двухэтажного здания, с балюстрадой и гербом СССР над ней, широкий подъезд и две высоченные стойки со множеством осветительных прожекторов - за зданием - по бокам: это шло от дворянской усадебной архитектуры, от дворцово-пригородных ансамблей, от ленивой монотонности российских просторов.

 

После перестройки светлые и широкие крытые переходы соединили все здания комплекса аэропорта, и появились удобные кожаные кресла, в отличие от многих западных аэропортов, где посидеть можно разве что ... на полу.  

 

Внутреннее пространство образовывалось из двух уровней, нижний из которых состоял из двух половин - в виде буквы "С" и её зеркального отражения, - разделённых широкой полосой подсобных помещений, лестниц и кулуаров. Именно тут, на нижнем уровне, проходили таможню и паспортный контроль, тогда как верхний уровень соединяли прямо с самолётами выдвижные телескопические "трубы". Именно оттуда, со второго уровня, спустилась группа милиционеров, и направилась к двум парам: отлетавшей и провожающей. Розен попытался было дёрнуться к выходу, но и там уже дежурили менты.

 

"Пройдёмте с нами!". Другого объяснения не последовало. И, не дожидаясь реакции окружённых, менты схватили каждого под руки; на Розене повисли сразу четверо. У Петровича уже на ходу отобрали паспорт и билеты; у его супруги тоже изъяли паспортину. В кулуарах их разделили: Наташу с Розеном повели в другом направлении.

 

Их доставили в комнату без окон; за письменным столом сидел простой мент. Наташа была белая, как мел.

 

  - Извините, что задержали. - Хозяин кабинета говорил совсем не тем тоном, какой прогнозировался в соответствии с ситуацией. - Мы получили предупреждение, что на Вас ожидается покушение. Поэтому пришлось Вас изъять из опасной для Вас зоны. -

  - Надеюсь, что изъятых Вы не станете доизымать слишком далеко. -

  - Я понимаю Ваше недоумение и недовольство. Провожали друга, а вышло вот что. Не стоит расстраиваться. Сейчас получите паспорта - и полетите в свою Канаду.

  - Как в Канаду?! - к Наташе вернулся дар речи. - Ни в какую Канаду я не полечу! Моя Родина - Россия. Я российская гражданка. У меня тут ребёнок.

  - Ваш ребёнок прекрасно живёт с Вашей мамой.

  - Я могу позвонить адвокату?

  - Нет, не можете, Валентин Ефимович. Этого не предусмотрено.

  - А что предусмотрено?

  - То, что Вы спокойно, без эксцессов, сядете в самолёт, и полетите в Канаду. Через два месяца сможете вернуться. Никто Вас российского гражданства не лишает. Миллионы людей в России прыгали бы до потолка, если бы им предложили поехать в Канаду. А Вы упираетесь. Мы Вас отправляем в целях Вашей же собственной безопасности.

  - Кто это - мы? Милиция? Прокуратура?

  - К сожалению, гражданин Розен, Вы не в том положении, в каком можно чего-либо требовать. Если надо, доставим в самолёт силой.

  - А деньги? На что мы там будем жить?

  - Вот. Это уже деловой разговор. Нам известно, что денег у Вас на такую поездку достаточно. И всё-таки о Вас позаботились, и, учитывая, что при себе такой суммы у Вас может и не оказаться, Вам благородно выделили семь тысяч канадских долларов, под расписку, конечно. При возвращении придётся вернуть. Но без процентов. Устраивает?

  - А как же я встречусь с моим приятелем...

  - Гражданин Воробьёв, Валентин Петрович, никуда сегодня не улетит. Для его же собственной безопасности. Он остаётся тут. Через два часа его доставят домой.

  - А два часа, что, будут допрашивать?

  - Это не в моей компетенции.

  - Ну, хорошо, а паспорта?

  - Всё предусмотрено. Вот Вам паспорта. Новенькие загранпаспорта, с канадской визой. Видите, мы обо всём позаботились.

  - Да уж...

  - Мы даже машину Вашу отгоним тому, у кого Вы её арендовали. А вот подсечку нашему человеку делать было совсем не обязательно. Всё-таки уважаемый гражданин, отец троих детей, майор милиции. Нехорошо, Валентин Ефимович.

 

В этот момент говорящий уже оказался у Розена за спиной и пребольно ткнул его чем-то твёрдым под рёбра.

 

От двери комнаты их сопровождала группа людей в штатском. Никакого паспортного контроля не проходили. Их завели сразу на второй этаж, прямо к стайке ожидавших у телескопического трапа пассажиров бизнес-класса. По разговорам выяснилось, что это специальный рейс прямиком на Монреаль. Надежда сбежать по дороге, в аэропорту Де-Голль Парижа - лопнула, как мыльный пузырь.

 

В самолёте Розен обнял Наташу, и почувствовал, как её тело продолжает дрожать. И, тем не менее, какое-то наитие, интуиция - им подсказывала, что падения в океан или взрыва на борту не предвидится.

 

Ничего лучшего, чем закрыть глаза и уснуть - не оставалось. Провалиться в мерзкую жижу сна удалось лишь когда многие вокруг уже причмокивали во сне и похрапывали, а под крылом самолёта, под облаками, блестела водная гладь бескрайнего океана.

 

==============================================

 

       КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ТРИЛОГИИ

 

==============================================

 

       Первые 59 глав написаны зимой, в 1998-1999 году. 

       Главы с 59-й по 84-ю - 2000 - 2002-й.

       Главы с 84-й по 92-ю - зимой 2003 - 2004 года.

 

   Роман (фузия 4-я) редактировался вплоть до 2007 года.